"ЛАБИРИНТ МЕНИНА"

     В полночь, накануне  Дня  Середины Весны,  когда  начинается  нашествие

мохнатоголовых перелетных  бабочек на  цветущие сады  Левобережья,  а речная

вода  переливается   всеми  оттенками  молочно-зеленого  перламутра,  такого

яркого, словно на  дне Хурона хранится запасная луна, порог моего кабинета в

Доме у Моста переступил тщедушный, но энергичный человечек, на челе которого

красовалась  почти  видимая  моему  наметанному   глазу  надпись:  "источник

беспокойств".  Я  обреченно  вздохнул, поскольку  его  визит  означал  почти

неизбежное крушение  моих  лирических планов. Я по-прежнему  был уверен, что

весенние ночи  специально  созданы  для того, чтобы стаптывать пару сапог за

полдюжины дней, нарезая бессмысленные круги по узким  переулкам  колдовского

города Ехо.

     --  Меня зовут  Гретти  Тумоис,  я  Мастер Совершенных Снов,  --  важно

представился человечек.

     У меня немного отлегло от сердца: Мастер Совершенных Снов -- редкая, но

совершенно  безобидная профессия. Вряд  ли этот человек  мог стать вестником

серьезных неприятностей.

     Собственно  говоря,  такой  способ зарабатывать  деньги мог,  наверное,

возникнуть только в  Ехо  -- в городе, где чуть  больше ста  лет назад любой

горожанин был куда  более  могущественным колдуном,  чем самый прославленный

иноземный чародей, а потом все (вернее,  почти  все) законопослушные  жители

столицы  были  вынуждены  распрощаться  с  чудесами,  запрещенными  Кодексом

Хрембера. Люди есть люди, а ностальгия есть  ностальгия, ничего не попишешь:

порой самому благодушному обывателю хочется волшебных  приключений (конечно,

без  риска  для жизни  и социального статуса), и  тогда  он  отправляется  к

Мастеру  Совершенных  Снов  и  заказывает  у  него  подушку   для  волшебных

сновидений.  Для  изготовления  такой подушки  применять запрещенную законом

Очевидную  Магию  не требуется:  Мастера  Совершенных Снов  учатся  ворожить

где-то в горах Черухты. Тамошние сновидцы  берутся за несколько лет  обучить

любого человека управлять собственными снами -- впрочем, мало кто из жителей

Соединенного   Королевства  готов  потратить  время   и  деньги  ради  столь

легкомысленной, по их мнению, забавы. Но те немногие мечтательные чудаки, из

которых получаются Мастера Совершенных Снов, вернувшись домой, обнаруживают,

что  нехитрая наука,  усвоенная вдалеке от  Сердца Мира,  здесь,  в  столице

Соединенного Королевства, приносит неожиданные плоды. В Ехо эти ребята могут

командовать  не  только  призрачным  парадом  собственных сновидений:  чужие

ночные кошмары и  сладкие грезы тоже целиком в их  власти. Впрочем, все  они

как  один  мечтательны и добродушны  (вернее, доброжелательно  равнодушны  к

окружающим) -- на наше счастье.

     Мастера  Совершенных  Снов  торгуют иллюзиями --  наиболее  хрупкой  их

разновидностью.  Берут они за услуги недорого, дело свое знают,  с клиентами

нянчатся, как продавцы игрушек с малыми  детьми -- ничего удивительного, что

у них не бывает  выходных, зато и  пользоваться  щедростью Короля, который в

свое  время  приказал  столичным  трактирщикам  кормить  за  его  счет  всех

голодных, им не приходится.

     -- У  вас  неприятности? -- сочувственно спросил я.  К моему удивлению,

человечек отрицательно покачал головой.

     -- У меня все в полном порядке, сэр Макс. Я адресовал ему  укоризненный

взгляд. Дескать, какого же черта ты сидишь в моем кабинете, дядя, если жизнь

прекрасна? Обычно тех, у кого все  в полном порядке, в Дом у Моста палкой не

загонишь,  и я этим с удовольствием  пользуюсь...  Разумеется,  вслух  я  не

сказал  ничего, только одарил господина Тумоиса в  меру обаятельным  оскалом

доброго вампира. Если бы мне, не  приведи Господи,  пришлось бы стать  шефом

Тайного Сыска, мой кабинет непременно украсился бы надписью: "Клиент  всегда

прав".

     -- Я пришел,  чтобы  просто поговорить с вами, -- невозмутимо признался

Мастер Совершенных  Снов. --  Именно с вами, сэр Макс. Дело в том, что мне в

последнее время снятся ваши сны.

     --  Как это может быть? --  изумился я. -- И почему вы полагаете, будто

сны -- именно мои, а не чьи-то еще?

     --  Если  вам когда-нибудь  станут  сниться  чужие  сны, сэр  Макс,  вы

поймете, что невозможно видеть чужой сон и не знать, кому он принадлежит, --

наставительно  заметил Тумоис. --  Кстати, в последнее время многих посещают

чужие сновидения. Клиенты недовольны: им все чаще снится совсем не то, о чем

они  просили. Неслыханно!  Приходится возвращать деньги. Поначалу я полагал,

что утратил мастерство на старости лет -- так ведь бывает... Но нет, похоже,

у  моих коллег  те  же проблемы. Впрочем, никому из них, по крайней мере, не

снятся ваши сны.  Им  повезло.  Ваши сны порой  ужасны, сэр Макс,  вы  уж не

обижайтесь!

     Я озадаченно молчал, пытаясь припомнить,  снилось ли мне хоть  что-то в

последнее  время.  Удивительное  дело:  ничего  не  вспоминалось.  По  всему

выходило, что  минувшей  зимой я не спал, а временно умирал на ночь, а потом

снова воскресал как  ни в  чем  не бывало. Я, признаться,  не придавал этому

особого значения:  счастливая  личная  жизнь  на  фоне  удавшейся  служебной

карьеры и  избыточной коммуникабельности  кого хочешь до цугундера  доведет.

Когда  спишь  по четыре  часа  в  сутки,  тут  уж  не до  упоительных грез и

полночных видений.

     --  Эти  якобы  мои  ужасные  сны,  -- я  наконец прервал  затянувшееся

молчание, -- о чем  они?  И в чем, собственно,  состоит  "ужас"? Прежде  мне

иногда  снились  кошмары,  и  почти всегда  оказывалось,  что это реальность

стучится ко мне с черного хода...

     -- Ваша метафора хороша,  но лишь для того, кто по невежеству своему не

склонен  полагать  сновидения такой же  существенной частью реальности, как,

скажем, события, происходящие за окном,  -- покачал головой Гретти  Тумоис.-

Что же до ваших  снов... Нет, это не кошмары. Во  всяком случае,  не то, что

принято считать кошмарами. Ваши  сны пугают меня, сэр Макс, поскольку они не

слишком похожи на сны. Можно сказать, они сотканы не из того вещества, какое

принято    использовать   для   изготовления   сновидений.   Они   чрезмерно

правдоподобны  и тягостны.  Ни один  Мастер  Совершенных  Снов  не  стал  бы

подсовывать  своему клиенту  сны  вроде  ваших:  они  кажутся  изнурительным

продолжением реальности. Тяжело жить две жизни: одну свою, другую  -- чужую.

Особенно  если  эта   "чужая  жизнь"  --   ваша,  сэр   Макс.  Простите   за

откровенность,  но,  судя  по вашим  снам,  вы безумны.  Или  когда-то  были

безумцем... или вам еще только предстоит им стать. Не знаю. Это не мое дело.

Если  ваши  сновидения  --  расплата  за  могущество,  мне  остается  только

радоваться,  что  я скромный знахарь, а  не  могущественный колдун. Надеюсь,

рано или поздно ваши видения оставят меня в покое и вернутся к хозяину...

     Честно говоря, я его не очень-то понимал. Мне, конечно,  иногда снились

кошмары,  но  в целом  я своими сновидениями  был  вполне доволен.  Никакого

особого "безумия" в них я  не обнаруживал;  что же  касается  "вещества", из

которого  они  якобы  были "сотканы", тут уж мне  было  попросту  не  с  чем

сравнивать...  -- Вы  пришли ко мне, чтобы я избавил  вас от своих  снов? --

осторожно уточнил я.

     --  Откровенно говоря, я  не  слишком на это  рассчитываю,  -- вздохнул

маленький человечек. --  Боюсь,  что  тут даже  вы бессильны. Я, собственно,

пришел, чтобы  рассказать некоторые  вещи, которые,  возможно, покажутся вам

важными. Считайте,  что это  визит  вежливости. Все равно  что отдать соседу

газету, которую нерадивый разносчик по ошибке положил под вашу дверь.

     -- Очень любезно с  вашей  стороны.  -- Я изобразил  на  лице еще  один

обаятельный  оскал. Когда не знаешь, что  сказать, следует улыбаться.- И что

же это за "важные вещи"?

     -- Ну, прежде всего, наверное, следует упомянуть, что мне несколько раз

снился  Король Менин.  Он  постоянно говорит, что собирается  вернуться. Мне

показалось, что Его Величество отлично понимал, что снится не вам, а кому-то

другому, но то и  дело с подчеркнутой вежливостью называл меня сэром Максом.

Говорил  о  том,  как приятно  будет  наконец-то увидеться. Просил  заказать

столик  в   каком-нибудь   хорошем  трактире.   Ухмыляясь,   прибавлял,  что

единственная область знаний, в которой  вы являетесь настоящим специалистом,

-- это наука о столичных трактирах... Вы только  не обижайтесь, сэр Макс,  я

просто стараюсь быть точным.

     -- Да было бы из-за чего обижаться, -- усмехнулся я. -- Вы видели вещий

сон, господин Тумоис. Менин сказал вам чистую правду.

     --  Ну... вам  виднее,  -- смущенно пробормотал он. -- Один  раз Король

Менин посулил принести хороший подарок, в другом сне пообещал вас удивить, а

однажды  сказал:  "Двум Вершителям  нет места  в  одном городе" -- и стукнул

кулаком  по  столу.  Впрочем,  в  следующем  сне  он  снова  был  любезен  и

разглагольствовал  о сюрпризах и трактирах... Я подумал, что вам следует все

это знать. Король Менин наверняка сам решает, кому присниться. Думаю, он был

уверен, что я не поленюсь нанести вам визит.

     -- Ну... наверное, -- растерянно согласился я. -- Это все?

     -- По крайней мере, это самое важное... Еще мне часто  снится  сон  про

буривуха,  -- нерешительно  сказал  мой посетитель. --  Будто я сплю в очень

тесном помещении с маленьким окном.  Окно  открыто, за окном светит луна, но

не  наша, а какая-то желтая... И вот из темноты  прилетает буривух и садится

на  подоконник.  Это  единственный хороший ваш сон, сэр Макс,  после него  я

всегда просыпаюсь счастливым.

     Поскольку  это  вы должны были бы просыпаться  счастливым, я решил, что

должен непременно рассказать про буривуха.

     -- Вы очень любезны, -- вежливо улыбнулся я. -- Что-то еще?

     --  Много всего.  Но  чужие сны  запоминать  труднее,  чем свои. Мне не

кажется, что все остальное так уж важно.  А если и важно, то  в  моей памяти

осталось  лишь смутное ощущение, что  я  схожу  с ума,  а во  рту  -- дурной

привкус,  словно  я  заболел...  В  ваших  сновидениях  вершатся  совершенно

непонятные  мне дела,  мне  то и  дело  снится какой-то иной мир...  вернее,

несколько разных миров; там  суетятся странные люди,  и почти  всегда сердце

ноет от  тоски. Я просыпался очень усталым после этих снов, сэр Макс. Поутру

я помнил все  подробности,  но забывать их было  приятнее, чем хранить. И  я

забывал.

     --  Вас можно  понять, -- сухо  кивнул я. -- Что ж, сэр Тумоис, я очень

благодарен вам за визит.

     Он  заторопился,  покинул  кресло,  вежливо   раскланялся.  В  процессе

эвакуации  посетителя   из  кабинета  мы  обменялись  некоторым  количеством

взаимных  любезностей,  но  я  чувствовал,  что  мой гость еще  не  закончил

выступление. Интуиция меня не подвела. Господин Тумоис  эффектно остановился

на  пороге  и  е  драматическим  выражением лица  резюмировал: --  Неспроста

творится  вся эта путаница со  снами, сэр  Макс.  Помяните мое слово: грядут

великие события и большие перемены. Оно и понятно: если уж  сам Король Менин

решил вернуться...

     -- Вполне может статься, что  он просто морочил нам с вами голову, -- с

тоскливой надеждой сказал я. -- Есть у него такая маленькая милая слабость.

     --  Кто  знает,  сэр  Макс, --  вздохнул Мастер Совершенных  Снов.  И с

надеждой  спросил:  --  Вы ведь  перескажете сэру  Джуффину Халли содержание

нашей  беседы?  Я  не  решился  обратиться  к нему  лично, поскольку  в моем

распоряжении нет фактов. Ничего, кроме смутных предчувствий. Я бы и к вам не

решился обратиться, если бы не ваши сны...

     -- Разумеется, я  ему расскажу, -- заверил я  гостя. -- Даже если бы не

хотел, сообщать факты -- это моя обязанность.

     Мой гость удовлетворенно кивнул и  слился с  темнотой коридора, а  я --

узнаю старого  доброго  сэра  Макса!  --  немного  поторговался  с  Курушем,

которому  предстояло дежурить  в мое  отсутствие,  сменил  Мантию Смерти  на

неприметное серое лоохи и выскользнул в окно, благо мой кабинет находится на

первом этаже. Я  отчаянно опаздывал на свидание, отменять которое совершенно

не хотелось. Оставалось надеяться, что моя прекрасная леди  пребывает в  том

же настроении.

     Я  всегда  подозревал, что  самая ужасная  история  о любви  непременно

должна  повествовать  о так называемой "счастливой"  любви. О взаимной.  Что

кошмар начинается сразу после финальной фразы: "...поженились и  жили вместе

долго   и   счастливо".  Потому  что  "долго"  и  "счастливо"  --  две  вещи

несовместные.  Человеческая  природа,  полагал  я,  этого  не  допускает.  К

счастью, я ошибался;  убедиться в этом мне довелось на  собственной шкуре --

если уж везет, так везет!

     Согласно моей прежней теории, наш с Меламо-ри роман давным-давно должен

был превратиться  в  нормальную спокойную (читай: смертельно  скучную) жизнь

вдвоем или  же  оборваться на какой-нибудь надрывно  высокой ноте. Однако ни

того ни другого не произошло. Минуло два года с тех пор, как она вернулась в

Ехо на  заднем  сиденье  моего  амобилера;  ночи,  которые  она  провела под

собственной крышей, а не в моем Мохнатом Доме, можно пересчитать на пальцах,

а днем мы  то и дело сталкиваемся нос к носу в коридорах Дома у Моста или за

столом  в  Зале Общей Работы... но всякий  раз,  отправляясь  на свидание, я

волнуюсь  так,  словно  мне  предстоит встреча с почти незнакомой  женщиной.

Наверное, так оно  и есть, по большому счету. Я никогда не знаю, какое у нее

будет настроение, как  она себя поведет, захочет ли  остаться рядом  со мной

или быстро распрощается и  растает в оранжевом  тумане  фонарей.  Я  даже не

уверен, что  она  вообще  придет,  и почему-то  стесняюсь  послать ей  зов и

переспросить.  Дело не  в  том, что  Меламори  ведет  себя  экстравагантно и

непредсказуемо -- достаточно того, что я знаю: она может так себя повести. Я

и сам, впрочем, могу. Стоит ли добавлять, что нам обоим это нравится?

     Мне  повезло:  Меламори  все еще  сидела в "Синем фонаре"  -- маленьком

уютном  трактирчике, который я нашел в начале зимы  и очень  полюбил здешнюю

бархатную тишину,  безлюдный обеденный зал, ультрамариновый свет фонарей над

столиками  и  скромную  домашнюю  кухню. Ее  лицо скрывалось  за серебристой

маской горной лисички: зима в этом году  выдалась на редкость холодная, чуть

ли не дюжину дней  кряду стояли самые настоящие морозы, и столичные  портные

тут же ввели моду на маски из мягкой  теплой материи,  чтобы предохранять от

холода  чувстви-.  тельные  щеки  и   носы   столичных   жителей.  Новшество

пользовалось столь бешеным успехом, что с наступлением тепла сообразительные

кутюрье  начали  мастерить  маски  из  тонкой  ткани,  .предназначенные  уже

исключительно для украшения наших физиономий. Как и следовало  ожидать, мода

на  маски прижилась в Ехо.  Одна только Меламори опустошила несколько модных

лавок  Старого Города, и теперь причудливые морды таращились на меня со всех

вешалок, крючков, полок и просто гвоздей, вбитых в стены Мохнатого Дома. Я и

сам иногда их ношу, хотя никак не могу привыкнуть,  как в свое  время не мог

толком привыкнуть к очкам: "лишняя вещь" на лице мешает мне сосредоточиться.

     --  Тебя  что, Джуффин припахал? Или  ты  опять полчаса  топтался перед

очередной дверью?  --  сочувственно  спросила  Меламори. --  Ох  уж эти  мне

двери...

     -- С дверями все  в  полном порядке, -- улыбнулся я. -- С шефом, как ни

странно,  тоже.  Зато  ко  мне  зашел  один  симпатичный  человечек,  Мастер

Совершенных Снов Гретти Тумоис. Может быть, знаешь такого?

     Она  равнодушно  помотала головой. Я вкратце  пересказал ей  содержание

беседы.  Меламори  слушала  не  перебивая,  только  хмурилась.  Озабоченного

выражения ее лица не могла скрыть даже маска.

     -- Звучит как  полная чепуха, -- решительно резюмировала она. Выдержала

эффектную  паузу и добавила:  -- Но  мне  почему-то  очень  не  нравится эта

история. Нелепость, а тревожит.  С какой стати этот господин видит твои сны?

И хотела бы я знать: кому снятся мои, если уж на то пошло?

     Я вопросительно поднял брови. Она  развела руками:  -- По крайней мере,

не  мне,  Макс. В последнее время мне ничего не снится. Я думала, что просто

забываю:  когда каждый  день встаешь с  такой неохотой, тут уж не до ревизии

сновидений... А выходит, что мне, возможно, и забывать-то нечего.

     Мы  еще некоторое  время обсуждали  странные  слова  моего  посетителя,

наперебой пытаясь успокоить друг друга  --  безуспешно, разумеется. Прогулка

получилась какая-то скомканная и бестолковая, поскольку тревога влачилась за

нами тяжелым  шлейфом, а прозрачный  весенний туман, в котором утопали  наши

ноги,  больше не  казался романтической  декорацией к  ночным блужданиям. Не

сговариваясь,  мы  оба решили,  что туман  -- это тоже чужой сон, потерявший

своего хозяина и готовый увязаться за первым встречным.

     Дело кончилось  тем, что  Меламори отправилась со мной  в  Дом у Моста,

поскольку поняла,  что  оставаться  одной  в темной  спальне  ей  сейчас  не

хочется,  а я не мог совсем уж откровенно  манкировать своими  обязанностями

самого высокооплачиваемого ночного сторожа в Соединенном Королевстве. Пока я

возился с  жаровней  и  подогревал камру, чтобы угостить  свою  добровольную

помощницу, она свернулась  клубочком в кресле и мирно заснула. Куруш  тут же

покинул  свое насиженное место и устроился на подлокотнике кресла.  Меламори

-- его любимица.  Все буривухи,  обитающие в  Доме у  Моста, неравнодушны  к

Меламори с тех пор, как она  вернулась  с  Арвароха  в птичьем  обличье. Они

признают в ней "свою" и опекают как несмышленого птенца.

     Любуясь этой идиллической картинкой, я успокоился настолько,  что и сам

задремал, благо  в столице  Соединенного  Королевства  была  тишайшая  ночь.

Никому и  в  голову  не  приходило врываться в Дом  у  Моста с  эксклюзивной

информацией  об  очередном   великом  злодействе.  Да  и  злодейств  никаких

давненько уже не  случалось: не то мы славно поработали в последние годы, не

то судьба решила дать нам передышку.

     Поэтому нас  разбудил  не отчаянный вопль  очередной жертвы магического

насилия,  а  бодрый голос  сэра Джуффина Халли. Да  и  случилось это  не  на

рассвете, а гораздо позже.

     --  Вы  решили  поселиться  прямо на рабочем  месте, ребята? --  весело

осведомился он. -- Чтобы не тратить время  на  дорогу  из  дома на  службу и

прочие  пустяки?  Молодцы, все бы так. Надо будет  поставить вас в пример...

Что случилось-то?

     --  Ничего  особенного, наверное...-  Я  сонно потянулся  и  постарался

принять вертикальное положение. Меламори  немного поморгала, пытаясь понять,

что происходит, растерянно улыбнулась Курушу, смущенно --  Джуффину, сползла

с кресла и отправилась умываться.

     Шеф заинтригованно уставился на меня: -- И все же?

     -- Вы знакомы с господином по имени Гретти Ту-моис? -- едва справившись

с чудовищным зевком, спросил я.

     -- Знаком немного. Он все же скорее Мастер Гретти, чем господин  Гретти

Тумоис,  --  улыбнулся  шеф. --  Кому-кому, а  тебе следовало  бы с  большим

почтением  относиться  к Мастеру  Совершенных  Снов.  Обыватели  не  слишком

церемонятся  с  этим  цехом  -- по причине непролазного невежества,  каковое

совершенно  не подобает  моему  Ночному  Лицу...  Да, так  что  стряслось  с

Мастером Гретти?

     -- Ему снятся мои сны,  -- невесело  усмехнулся я.  -- Например, Король

Менин,  который то  и  дело  передает  дружеские  приветы и обещает приехать

повидаться. Впрочем, это далеко не все.

     Я подробно  пересказал  Джуффину наш разговор, стараясь не упустить  ни

одной подробности и не приплести отсебятины. С последним пунктом у меня, как

всегда, были трудности, но я их мужественно преодолел.

     -- Да, мне в последнее время тоже кажется, что со сновидениями творится

что-то не то! -- Шеф, кажется, почти обрадовался.- Очень любопытное явление!

-- восхищенно сказал он. -- Сновидения -- подкладка Мира, Макс. Когда видишь

мятую подкладку плаща, следует  предположить, что и с  его  лицевой стороной

тоже не все в порядке, правда?

     Джуффин даже помолодел -- лет на  пятьсот как минимум. Ни дать ни взять

сумасшедший профессор  на пороге очередного эксперимента по созданию атомной

бомбы.

     --  На  вас поглядеть, так нет лучше новости, --  укоризненно  заметила

Меламори.  Она уже успела вернуться  в  кабинет,  умытая  и растрепанная, но

свежая,  как садовая  клумба  после  поливки.  --  А  я после  этой  истории

поплелась  сюда  следом  за  Максом,  чтобы  не спать в  одиночестве.  Жутко

почему-то.

     -- Новости, о юная леди, не делятся на "плохие" и "хорошие", -- фыркнул

Джуффин. -- Разве что на занятные и неинтересные. Эта как раз занятная.

     --  Даже  немного  слишком,  -- ядовито  согласился  я.  Меламори  лишь

передернула плечами в знак солидарности.

     -- Ну а чего  вы  хотели? -- невозмутимо спросил шеф. -- Неужто думали,

что в  вашей жизни больше никогда  не  будет  ни одной  тревожной новости? С

какой стати?

     -- Чем злорадствовать, лучше бы просто  разъяснили,  чем это пахнет, --

примирительно сказал я.

     -- Понятия  не имею,  --  пожал плечами  Джуффин. -- Могу гарантировать

одно:  грядут большие  перемены.  По  мне,  любые перемены -- это благо.  Вы

слишком долго ели со  мной из  одной миски, чтобы думать  иначе  -- разве не

так?

     -- Теоретически -- так,- хмыкнул я.

     -- Ну вот, значит, дело за малым: постарайтесь  добиться гармонии между

теорией  и  практикой,  --  посоветовал  шеф.  -- Заодно  можете  отдохнуть,

прогуляться, выспаться...  Вообще,  развлекайтесь как хотите, лишь бы мне не

мешали.

     -- Звучит заманчиво, -- улыбнулся  я. -- И  как долго будет сохраняться

сие блаженное положение вещей? Полчаса? Час? Два часа? Впрочем, не верю!

     -- Тоже мне агностик-любитель, -- флегматично съязвил Джуффин.

     Я  тут же начал  мучительно  соображать,  из  какой  киношки он  извлек

мудреное словечко "агностик".

     -- Да  хоть целый день, -- легкомысленно заявил шеф.  -- Если  случится

что-нибудь из ряда  вон выходящее, пришлю  вам зов. А так -- гуляйте. Почему

нет?

     Иногда   этот  хитрец  производит  впечатление  человека,  под  началом

которого вполне можно работать...

     Так  мы  с Меламори внезапно стали сказочными богачами --  обладателями

длинного-длинного солнечного утра, еще  более длинного теплого  дня  и почти

бесконечного  вечера, напоенного сладкими ароматами речной сырости,  цветов,

дыма и пряностей. Мы  не стали придумывать ничего экстравагантного, а просто

отправились на прогулку. Бродили, взявшись за руки,  смотрели  по  сторонам,

бурно  восхищались  милыми  пустяками  --  то  перебежавшей  улицу  мохнатой

собачкой,  то  изящной  башенкой  на  крыше. Мы,  старожилы, знающие  каждый

камешек  разноцветных  тротуаров  Старого  Города,  вели  себя  как праздные

путешественники. Один из  самых  простых  способов  любить  город, в котором

живешь, -- время от времени смотреть на него глазами  чужака (если, конечно,

злая судьба не забросила тебя в совсем уж мерзопакостную дыру).

     В  полдень  мы  забрели  на  мост  Гребень  Ехо  --  собирались немного

перекусить  в одном  из многочисленных  кафе,  остроконечные  крыши  которых

придают  самому  большому мосту столицы  сходство  со спиной стегозавра.  За

одним  из столиков обнаружился сэр Ме-лифаро, изрядно потрепанный и даже без

нарядной маски, что для  такого модника, как  он,  означало  окончательное и

бесповоротное падение. Осунувшееся лицо, голодные глаза, эффектно очерченные

темными  тенями  усталости, -- человек, нетерпеливо ожидающий  заказа  после

бессонной ночи, всегда немного похож на прету.

     -- Одна  шутка на сортирную  тему -- и  я  брошусь  с  моста!  -- сразу

предупредил он. -- Достали!

     Мы  не  удержались  от  понимающей  улыбки: бедняга уже не первый  день

пытался разобраться с несколькими  весьма запутанными происшествиями:  одной

смертью, двумя  помешательствами,  двумя  сердечными приступами  и  четырьмя

глубокими  обмороками. Известную пикантность  всем  этим  несчастным случаям

придавало то  обстоятельство, что происходили они исключительно в  туалетах.

Когда на Мелифаро повесили эти дела,  он сам ржал, как невоспитанная лошадь,

а  его комментарии  могли бы  заставить  покраснеть даже генерала  Городской

Полиции   Бубуту   Боха,  который   до  сих   пор  считался  непревзойденным

специалистом в области фекальной лексики. Однако укатали сивку крутые горки:

на следующий день, погрузившись, так сказать, в материал, он уже морщился от

наших  шуточек  на  эту  волнительную  тему,  а  теперь  вот  даже утопиться

грозился.

     --  Мы не  будем,  -- пообещала Меламори.  -- Нельзя же полдюжины  дней

кряду шутить по одному и тому же поводу!

     -- Ты-то, возможно, не будешь, --  проворчал Мелифаро. -- А этот жуткий

тип,  с  которым  ты везде шляешься -- что,  кстати сказать,  совершенно  не

пристало леди из хорошей семьи! -- будет. Хвала Магистрам,  я  его не первый

день знаю.

     -- Я  буду  молча  жевать, сохраняя скорбное выражение  лица, если  это

может сделать  тебя  счастливым,  -- пообещал  я. --  Можно  составить  тебе

компанию или лучше сделать вид, что нас тут не было?

     -- Сделайте  вид, будто вы тут есть,  -- устало улыбнулся он. --  Я  по

живым людям соскучился, по правде говоря. Света белого не вижу,  из сортиров

не  вылезаю... Впрочем, можете меня поздравить: мое расследование закончено.

Сейчас съем что-нибудь и  пойду спать, если не  усну прямо за этим столом...

Кстати, наш шеф все же редкостная свинья. Я послал ему зов, чтобы сообщить о

своем бессмертном подвиге. И знаете, что он ответил?

     -- Попробую  угадать,  -- усмехнулся я. --  Скорее  всего,  он искренне

удивился, что ты не закончил это расследование тремя днями раньше...

     -- Да, в отличие от  меня ты разбираешься в людях, -- удрученно признал

Мелифаро. --  Добавлю только, что шеф не сразу  вспомнил, о  каком деле идет

речь. А я-то, дурак,  рассчитывал на памятник в полный рост у входа в Дом  у

Моста. Так гордился собой...

     -- Ничего, --  утешил его я, -- теперь  мы тоже будем  тобой гордиться,

хочешь?

     -- Хочу,- кивнул он.- Можете начинать.

     -- Сразу после  того, как ты расскажешь нам душераздирающие подробности

этого таинственного дела, -- пообещал я.

     -- Смех смехом, а подробности действительно вполне душераздирающие,  --

заметил  Мелифаро.  --  Ладно, расскажу. Только съем что-нибудь, если хозяин

этого  заведения  не пал  очередной жертвой нового сортирного  демона  -- от

старого-то я и пепла не оставил... Зря  улыбаетесь, кстати.  Я не шучу.  Это

был именно демон.

     -- Сортирный демон? -- изумилась Меламори.

     --  Да,  незабвенная,  именно сортирный и  именно  демон,  можешь  себе

представить, -- буркнул Мелифаро.

     Тут ему наконец принесли заказ, а у нас осведомились, чего мы желаем, и

мы все на несколько минут отвлеклись от лекции по занимательной демонологии.

Опрокинув  рюмку  какой-то  огненной воды местного  разлива и умяв полпорции

сырного  танга, Мелифаро  почти  вернул  себе  прежний человеческий облик  и

принялся рассказывать.

     -- В сущности, ничего из ряда вон выходящего не случилось. Просто в Ехо

объявилась очередная пакостная  тварь  из  иного  Мира...  По крайней  мере,

хорошо,  что  именно  из иного:  было бы печально думать,  что  у нее  здесь

осталось множество братиков и  сестричек. Эта  разновидность тварей питается

человеческим. страхом,  что  само по  себе  не  новость: в  юности, когда  я

пытался получить хорошее образование и в связи с этим периодически заставлял

себя читать умные  книжки, я раз и навсегда уяснил, что способность питаться

чужим страхом является  одним из видовых  признаков демона. Но на практике я

до  сих  пор  ни с чем подобным не сталкивался.  Хотите  правду, ребята? Эта

пакость  хорошо знает  свое  дело.  Что она  умеет,  так это внушать  страх,

противостоять которому  невозможно. К счастью, оказалось, что я  вполне могу

действовать  невзирая на  страх.  В  противном  случае я бы пополнил  список

безнадежных пациентов какого-нибудь городского знахаря. Тешу  себя надеждой,

что меня, как персону значительную и для Соединенного Королевства бесценную,

выхаживал бы сам Аби-лат Парас...

     --  Но при чем тут сортиры? --  с любопытством  спросил я.  --  Неужели

выяснилось, что именно там ткань,  разъединяющая Миры, особенно  тонка? Было

бы обидно: все же я вынужден изредка посещать эти места...

     --  Правда,  что ли? --  снисходительно  осведомился  Мелифаро. --  Как

интересно!.. Впрочем,  можешь  быть  спокоен:  вряд  ли  эта клятая  "ткань"

истончилась именно в  столь любимых тобою помещениях.  Просто демон оказался

сообразительным.  Он  быстро  понял,  что -- только  не  вздумайте смеяться,

ребята, я до сих пор горжусь своим открытием! -- человек, сидящий в уборной,

особенно  уязвим. В  глубине  души  мы считаем свои  сортиры  самым надежным

укрытием,  там  мы  не ждем  ни  чудес, ни  подвохов.  А  тот,  кто уверен в

собственной безопасности, абсолютно беззащитен -- это же известная аксиома!

     -- Забавно, -- улыбнулся я. -- Но похоже на правду.

     -- Похоже,  -- серьезно  согласилась Меламори. -- Мы беззащитны,  когда

находимся дома. Еще более беззащитны в спальне. Но в уборной... Да, пожалуй.

Твой демон прав, Мелифаро.

     --  Ага.  Он  прозорлив и  не  брезглив.  Но, к  счастью самоуверен,  в

противном случае вряд  ли  я  бы  его  так  быстро  поймал. Впрочем, у  меня

несколько  суток ушло только  на то, чтобы узнать  о его существовании. А уж

наша встреча лицом к лицу была воистину незабываемым событием! До сих пор не

могу поверить,  что мне  удалось  его уничтожить: я ведь  так испугался, что

забыл,  как меня  зовут -- хоть и знал заранее, что мне предстоит.  В общем,

намаялся я с этим грешным расследованием! -- уныло заключил Мелифаро.

     -- Но теперь-то все? -- сочувственно спросила Меламори.

     -- Теперь  все.  Если только не окажется, что этот демон был малолетним

несмышленышем, который попал в  наш  Мир по  глупости,  и  вслед за  ним  не

заявится   его  мамаша,  --  горестно   вздохнул   наш  бравый  "охотник  за

привидениями".

     На этой  оптимистической ноте  он  все же отправился  спать,  доверчиво

завещав  нам  свой  счет  --  не  настолько,   впрочем,  большой,   чтобы  я

почувствовал себя банкротом.

     --  Когда я только поступила  на службу в  Тайный  Сыск, эта  история о

демоне  меня  бы ужаснула,  --  задумчиво  сказала Меламори. -- Я  бы,  чего

доброго, отказалась  ходить в уборную без эскорта... Пару  лет  назад она бы

меня испугала,  но мне бы удалось взять себя в руки и даже помочь Мелифаро в

его  тяжком труде -- если бы это вдруг понадобилось. Год назад я бы страстно

пожелала лично  встретиться с этим хваленым демоном  и испытать свою силу. А

сейчас...  сейчас мне  просто  не очень  интересно.  Так, забавно,  не более

того...

     -- А ведь ты права, -- признал я. -- Могу сказать о себе примерно то же

самое.

     -- Мир стал менее  угрожающим,  правда? -- словно бы рассеянно спросила

она. И,  не дожидаясь ответа, добавила:  -- Но  и  менее ярким.  Все оттенки

бытия потускнели, будто не живем,  а при  свечах ужинаем: уютно, интимно, но

как-то не всерьез. И словно бы  ненадолго... К тебе это  не относится. Макс.

Но ко всему остальному -- относится. В последнее время мне кажется, что  мир

лежит под  толстым  стеклом:  он -- отдельно, я --  отдельно...  Только этот

давешний  страх, когда мы с тобой решили, будто туман -- это чужой сон,  был

таким настоящим!  Странно  получается: неужели  следует жить  от  страха  до

страха,  снисходительно  принимая  все  удовольствия,  которые  находятся  в

промежутке?

     --  Страх действительно  одна из самых  сильных  эмоций,  --  рассеянно

согласился я. -- Встряхивает, освежает... Но с чего это тебя так занесло?

     -- Меня  не "занесло", --  сердито возразила Мела-мори. --  С кем мне и

быть откровенной, если не с  тобой? Мы с тобой много разговариваем, Макс. Но

мы все время  говорим о пустяках  и почти  никогда о  том, что действительно

важно. Разве это не странно? Надо бы наоборот.

     --  Надо бы, --  согласился я.  -- Но  мы  же  обормоты  бессмысленные,

правда?

     --  Правда,  правда, --  снисходительно  откликнулась  она  и выжидающе

уставилась на меня.

     Я  понял, что если немедленно  не  скажу что-нибудь умное, меня  съедят

вместо десерта  -- и поделом! Пока я  лихорадочно перебирал про себя тезисы,

подходящие для грядущего выступления, Меламори почти жалобно

     спросила: -- Макс, неужели ты не понимаешь, о чем я говорю? Никогда еще

не жилось мне так славно, как сейчас... но в  то же время никогда еще мне не

казалось,  будто  я вижу  мир сквозь пыльное  цветное стекло. Никогда прежде

меня не приводило в ужас  собственное равнодушие к происходящему. Раньше все

было "взаправду". А теперь -- почему-то нет.

     -- Да, пожалуй, --  неохотно признал я. --  Если честно, я очень хорошо

понимаю, о чем  ты говоришь. Даже слишком  хорошо,  на мой вкус.  Знаешь,  в

детстве я очень  любил сказку о  мальчике, у которого была волшебная  кисть:

все, что  он рисовал  этой кистью, оживало. Дело кончилось тем, что он  ушел

жить в одну из своих картин. Мне время от времени кажется, будто я тоже живу

в картине... не знаю только, кто ее нарисовал... И ты совершенно права: лишь

в минуты  смертельной опасности или  страха реальность опять обретает плоть.

Просто мне  почему-то трудно обсуждать эту тему. Даже с тобой. Да что там --

наедине с собой я тоже гоню прочь эти мысли.

     -- Живешь в картине... -- задумчиво повторила она, словно взвешивая  на

языке мои слова, чтобы убедиться в их точности или, напротив, отвергнуть. --

Да, пожалуй, похоже. Странно, правда?

     --   По  большому  счету,   все  странно,  --  вздохнул  я.  --  И  все

необъяснимо...

     -- Все  объяснимо, если дать  себе  труд овладеть  некоторыми  навыками

логических построений. Не следует полагать свою личную беспомощность законом

природы,  -- укоризненно  сказал  голос  свыше  (он  действительно прозвучал

именно "свыше", поскольку мы с Мела-мори сидели, а обладатель голоса стоял у

нас за спиной да еще и был наделен от природы изрядным ростом.

     Мы вздрогнули от  неожиданности и обернулись.  Рупором "небес" оказался

сэр Шурф Лонли-Локли. Надо отдать должное, эта роль  была парню  к лицу, она

отлично  сочеталась  с  неподвижностью его черт, ангельской белизной лоохи и

скрещенными на груди смертоносными руками.

     -- Однако, сюрприз, -- наконец сказал я. -- Откуда ты здесь взялся?

     -- Просто шел мимо, -- невозмутимо  объяснил сэр Шурф. -- Пожалуй, я бы

не стал мешать вашей беседе, но я услышал несколько фраз и подумал, что могу

быть вам полезен.

     --  Что ты  имеешь  в  виду? --  удивленно  спросил  я.  Меламори  явно

занервничала. Бросала на Лонли-Локли встревоженные  взгляды,  словно он  был

лечащим врачом,  которому предстояло  выявить  наш диагноз, один на двоих, а

потом  изложить  свои  взгляды  на  методы лечения. Огласить,  так  сказать,

приговор...

     --  Но ведь приговоров не бывает, -- сказал я вслух.  --  Бывают только

слова, которые можно принять к сведению, а можно пропустить мимо ушей...

     Они оба уставились на меня: Меламори -- изумленно, словно я прочитал ее

мысли (впрочем,  разве  я  их  не прочитал?), а  Шурф  -- понимающе и  даже,

кажется, одобрительно.

     -- Ты  что-то говорил о полезности, -- улыбнулся я ему. -- Имей в виду:

польза -- это не обязательно, мы в любом случае рады, что  ты к нам подошел.

Но раз уж заинтриговал, договаривай.

     --  В  одной  из  рукописей  эпохи  владычества  дочерей  Халлы  Махуна

Мохнатого, старинная копия  которой хранится в моей библиотеке, сказано, что

есть  люди, которым дана одна  длинная жизнь, и  есть люди,  кому дано много

коротких жизней...- После  этого культурологического  вступления последовала

многозначительная пауза.

     Я  вопросительно  поднял брови,  поскольку еще не понимал,  к  чему  он

клонит, и Шурф неторопливо

     продолжил: -- Там было написано, что первые, сколь  бы  извилист ни был

избранный ими  путь,  следуют им неторопливо,  но неуклонно  -- к финальному

триумфу  или к бесславной  погибели -- это уже  дело удачи  и  воли. Для них

каждый  новый день -- закономерное следствие дня  предыдущего, и если  такой

человек достаточно мудр, чтобы поставить  перед собой великую  цель, у  него

есть  шанс рано или  поздно достигнуть желаемого. А про вторых было сказано,

что у  таких  людей  душа  изнашивается  гораздо  быстрее, чем тело,  и  они

успевают множество раз умереть и родиться  заново,  прежде чем последняя  из

смертей  найдет их.  Поэтому  жизнь  таких  людей  похожа  на  существование

расточительных  игроков: как  бы велик  ни был сегодняшний выигрыш, не факт,

что  им  можно  будет  воспользоваться завтра. Впрочем, и  за  проигрыши  им

расплачиваться приходится  далеко  не всегда...  Ты  не  находишь,  что  это

описание как нельзя лучше подходит к тебе?

     -- Наверное, -- я пожал плечами.

     -- И ко мне, -- твердо сказала Меламори.

     --  Да, леди, и к тебе.  Вы с Максом  вообще похожи больше, чем кажется

поначалу, -- согласился Шурф.

     Только теперь он соблаговолил усесться на один из пустующих стульев.

     -- Да,  разумеется, мы похожи, -- эхом откликну лась она. --  И вообще,

все, что ты рассказал, очен: интересно... Но какой вывод мы должны сделать и

твоих  слов, Шурф? Что наша жизнь подошла  к концу и  следует  ждать,  когда

начнется новая? А если она, эта новая, нам не понравится?

     --  Чаще всего так  и бывает, --  флегматично  заметил Лонли-Локли.  --

Никому  не нравится новая жизнь -- поначалу. Потом проходит  время  и старые

воспоминания  могут вызвать лишь снисходительную улыбку... Что ты хочешь  от

меня, леди?  Чтобы я рассказал тебе, что ждет  вас впереди? Но  я не пророк.

Просто коллекционер книг, который дает  себе труд ознакомиться с содержанием

своей коллекции.  Могу сказать  лишь  одно: тому, кому  жизнь стала казаться

сном,  следует  ждать  или смерти, или перемен. Что, в сущности,  одно и  то

же... Извините, если я испортил вам обед.

     -- Ну что ты, сэр Шурф, -- ехидно сказала Мела-мори. -- Мы  с тобой так

мило щебечем! А если я сейчас разревусь, вы с Максом меня простите. Думаю, я

заслужила право на одну  истерику  в год, а в этом году я еще ничего в таком

роде не устраивала.

     --  Какая ты  грозная, -- улыбнулся я. -- Отложи свою истерику до конца

года.  Шурф не сказал ничего ужасного.  Любому живому человеку следует ждать

смерти и перемен:  это единственные ожидания, которые никогда не оказываются

обманутыми... Вон и Джуффин нам переменами грозил с утра пораньше -- что тут

будешь делать?

     -- Я в  той же  лодке,  что  и вы,- флегматично  заметил  Лонли-Локли.-

Правда, все мои жизни до сих пор оказывались довольно продолжительными... Но

это как раз не имеет значения.

     --  Да,  Шурф,  я знаю, -- вздохнула Меламори.  -- Все верно. Макс, все

правильно... Но  знаете,  я  нередко замечала, что  можно  подолгу  томиться

ожиданиями и предчувствиями на  фоне размеренно текущей жизни -- до тех пор,

пока не появится  кто-то  и не  сформулирует вслух то,  что тебе лишь смутно

мерещилось.  И  тогда все  сразу случается: предчувствия сбываются, ожидания

оправдываются... Иногда сказать вслух -- все равно что прочитать заклинание,

правда?

     Лонли-Локли авторитетно покивал, я пожал плечами. Однако она как в воду

глядела!

     Через  полчаса сэр  Джуффин Халли прислал  мне зов  и  велел как  можно

скорее  приезжать в  замок Рулх.  Я  озадаченно покачал головой --  что-то в

последнее  время  Королевская  резиденция  перестала  казаться  мне  оплотом

спокойствия  и стабильности!  -- поручил  Шурфу  поднять настроение Меламори

(раз  уж он сам его испортил!) и отправился на свидание с  нашим неугомонным

шефом.

     На  первый  взгляд,  в  замке  было  спокойно.  Пожалуй,  даже чересчур

спокойно. До меня вдруг дошло, что коридоры слишком пусты: столь безлюдной и

тихой  королевская резиденция на моей памяти еще никогда  не бывала. Толстый

пожилой охранник,  не  задавая  лишних вопросов, проводил меня  ко  входу  в

огромный прохладный зал  и  с проворством, удивительным  для человека  столь

грузной комплекции, растворился в полумраке коридора.

     В  зале не  было никого,  кроме Джуффина. Однако  помещение  отнюдь  не

производило  впечатление  пустого:  когда  мой  шеф   всерьез  озабочен  или

опечален, он способен заполнить своим присутствием любое пространство.

     -- Что случилось? -- обреченно спросил я.

     -- Хороший вопрос, --  усмехнулся Джуффин. --  Можно сказать, случилось

все. Тебя удовлетворит  такой ответ? Подозреваю, что нет... Собственно, тебя

хотел видеть  Менин. По  его просьбе я тебя и позвал. Возможно, он даст тебе

более  развернутый ответ. Возможно  -- нет. Не знаю. Его причуды  вне  сферы

моей компетенции.

     -- Как -- Менин? -- опешил я. -- Он что, нашелся?

     --  Представь себе,  -- хмыкнул шеф. -- Причем ведет себя так, словно и

не   пропадал  никуда.  Как  будто  не  прошли  тысячелетия,  не  было  всех

королевских  династий, пришедших  ему  на смену... Отослал Гурига  в  летнюю

резиденцию.  Снисходительно  сказал, что это, дескать, ненадолго.  Тот слова

поперек  не   вымолвил.  Собрал  вещички,  взял  с  собой  пару  дюжин  юных

лоботрясов, которые его развлекают, и поехал в замок Анмокари.

     -- Ну дела... -- растерянно протянул я. --  И  что?.. -- Я  захлебнулся

собственным вопросом, поскольку не знал, как его сформулировать.

     -- А Магистры его знают, -- легкомысленно отмахнулся Джуффин. -- А чего

ты  хочешь, сэр  Макс? Я  не раз  присутствовал при  эпохальных исторических

событиях. Можешь поверить  моему  опыту: непосредственный участник обычно не

ощущает ничего, кроме растерянности и смятения. Только потом, задним числом,

можно понять, что, собственно, случилось... и засесть за мемуары.

     -- Представляю, сколько бы вам отвалили за мемуары, -- рассеянно сказал

я -- лишь бы поддержать беседу.

     --  Да,  немало,  --  с  достоинством  кивнул  он.  -- Но  зарабатывать

литературным трудом?!  Фи,  мальчик, не так еще  плохи мои  дела.  На  худой

конец, я довольно способный карманник.

     -- Не сомневаюсь, -- улыбнулся я. -- А где Ме-нин-то?

     --  Пошел прогуляться  по  замку,  --  пожал  плечами  шеф.  --  Сейчас

вернется... или не вернется, а снова исчезнет, еще на несколько тысячелетий.

Расслабься, сэр  Макс. В нашей с тобой жизни начался  светлый,  в  сущности,

период: от нас теперь ничего не зависит.

     -- Меня это нервирует, -- признался я.

     -- Догадываюсь. Однако ничем помочь не могу.  Не могу даже сказать, что

ты напрасно дергаешься -- а вдруг потом окажется, что не напрасно?

     -- Странный вы сегодня, Джуффин, -- укоризненно сказал я. -- На себя не

похожи.

     -- Ничего удивительного,  поскольку я вовсе не Джуффин,  --  неожиданно

расхохотался мой собеседник. Внешность его теперь менялась, да так эффектно,

словно  на  создание этого чуда были брошены лучшие силы Голливуда.  Высокий

худой  бритоголовый  старик с профилем хищной птицы превращался в моложавого

симпатичного  дядьку  с пушистыми,  как  у ребенка,  волосами, выбивающимися

из-под  знаменитой шляпы,  яркими  темными  глазами и чувственным  ртом.  Он

заговорщически подмигнул мне и  доверительным тоном, как ни в чем  не бывало

начал  рассказывать: --  Когда  я был  совсем юным  принцем,  я  был  весьма

стеснительным  молодым   человеком.   Слишком   стеснительным  для   принца.

Настолько, что  порой  это  мешало  мне выполнять  некоторые обременительные

светские  обязанности, из  которых,  собственно, и состоит жизнь  наследника

престола.  Особенно  скверно  получалось, когда  мне  приходилось  принимать

иноземцев и  других высокопоставленных персон, с  которыми я  не был  знаком

прежде. Необходимость  говорить  с  незнакомцем  меня  парализовала:  я  был

неспособен  толком ответить  на поклон; о том,  чтобы поддерживать беседу, и

речи не шло. И однажды наш старый дворецкий дал мне очень толковый совет. Он

сказал, что,  если изменить  свой облик, все сразу становится просто. Словно

это уже не ты ведешь беседу, а кто-то другой.  Чужой человек, за чьи слова и

поступки ты  не  несешь  никакой  ответственности.  Я попробовал  и  тут  же

убедился в его  правоте: перемена облика  действительно развязывает руки. Не

стану утверждать,  будто  я  по-прежнему  застенчив, но с тех  пор  за  мной

водится привычка начинать первую беседу с незнакомым человеком с  такого вот

невинного розыгрыша.

     У меня голова кругом шла, поэтому  единственный вопрос,  который пришел

мне  в  голову,  был  прост  и не  имел  никакого  отношения  к  откровениям

легендарного Короля.

     -- А где сам Джуффин?

     -- Джуффин?  Могу  ошибаться, но подозреваю,  что он уже  начал  искать

ответ  на загадку,  которую в глубине души почитает великой тайной.  Другими

словами, изучает  путь,  которым  я пришел сюда,  дабы  уразуметь, ОТКУДА  я

вернулся.  Я не  стал  ему мешать:  он  ведь так  любит тайны,  твой  хитрый

начальник!

     -- Только тайны он и любит, по-моему, -- растерянно подтвердил я.

     -- Ну вот.  Значит,  он теперь  вполне счастлив и тебе не следует о нем

беспокоиться. Но разве тебя не удивляет наша встреча?

     -- Нет, -- честно  сказал я.  --  Всегда знал, что она  случится. Порой

подозревал, что  очень  скоро.  Но я  не  думал,  что все  произойдет так...

буднично.  Мне почему-то казалось,  что при  этом грянет гром и разверзнется

небо  или  еще  какая мистическая глупость  случится... На худой конец, хоть

Хурон из берегов должен бы выйти.

     -- Ну  уж...- поморщился  Менин. -- Только  потопа нам не  хватало.  Я,

конечно, мог бы его устроить, но зачем? Ненавижу излишества...

     -- А я потерял ваш меч, -- ни с того ни с сего брякнул я. -- Вернее, не

потерял, а отдал беглому Магистру  Фило  Мелифаро. В обмен на  жизнь Нуфлина

Мони  Маха,  который, впрочем, все равно ехал умирать в Харумбу... Наверное,

вы сочтете, что это был ужасный поступок, да?

     -- Меч? -- Менин непонимающе нахмурился. -- Какой еще меч?

     -- Ну как же, -- растерянно пояснил я. --  Тот самый, который вонзила в

меня ваша Тень, когда мы с ней...

     --  Оставь это,- отмахнулся Менин.- Если бы я  был вынужден помнить все

свои  слова  и поступки, я бы  давно рехнулся. Неужели ты полагаешь, будто я

интересуюсь проделками моей  Тени? Ее жизнь  -- это ее  жизнь,  меня  она не

касается.

     От этого его заявления я окончательно растерялся.

     -- Одно из двух, --  увлеченно продолжал Менин, -- или мне  приписывают

слишком  много чужих  подвигов и деяний, или  я  в совершенстве постиг науку

забвения.

     Послушать  этих  ваших  современных  историков -- так только  я  один и

совершал великие дела. Можно подумать, ни до меня, ни после королей толковых

не было  и даже колдунов мало-мальски умелых... Вот что  значит не умереть в

свой  срок по-человечески в присутствии рыдающих от  счастья наследников,  а

исчезнуть невесть куда! Не так уж сложно стать  живой легендой, правда? Ох я

уже сегодня наслушался! Оказывается, древнее искусство призывать в  свой сон

тени живых и умерших, в котором я, признаться, не так уж преуспел, почему-то

названо в мою честь; еще более древнее искусство совершать путешествия между

Мирами, преобразовав свою  телесную  оболочку  в  туманную материю,  из коей

сотканы призраки, почему-то считается не деянием, а пространством, именуется

"Изнанкой  Темной Стороны"  и  тоже  считается моим  изобретением.  Ну да, я

путешествовал этими тропами, было дело,  но какому умнику взбрело в  голову,

будто я -- первый?

     -- Интересно, -- протянул я. -- Что же,  и  Лабиринт ваш -- тоже не ваш

лабиринт?

     --  Ну  почему же,  Лабиринт-то как раз вполне мой, --  гордо признался

Менин. -- Одно время  это  было любимое  дворцовое развлечение. Только  я не

создал его, а нашел вход... Впрочем, возможно, это одно и то же.

     -- А вы мне не мерещитесь, часом? -- подозрительно спросил я. -- Как-то

все неправильно происходит. Не по-настоящему...

     --  Хороший вопрос,  --  обрадовался  Менин.  --  Вообще-то я должен бы

ответить:  "Все  всем мерещатся", но я понимаю, что философия тебя сейчас не

интересует.  Что  ж,  я мерещусь тебе, но  не более, чем  все остальные. Или

скажем так: не больше, чем ты -- мне.

     Все это время я чувствовал себя сбитым с толку,  растерянным и каким-то

отупевшим.  Словно  сила  разом  ушла от  меня,  и  мой  опыт перестал  быть

фундаментом,  позволяющим твердо стоять на ногах, и мой  разум снова  .  был

беспомощен,  как  разум ребенка,  который тщетно  пытается освоиться  в мире

взрослых. Менин, кажется, отлично понимал, в  каком я состоянии,  и старался

вести  себя  дружелюбно  и  непринужденно.  Я  оценил  его  великодушие,  но

почему-то  не  мог  ответить  тем  же:  был  напряжен, недоверчив  и  вообще

нервничал: чем дальше -- тем больше.

     -- Минувшей  ночью  ко мне  заходил  один господин, Мастер  Совершенных

Снов,-  наконец сказал я. -- Он жаловался, что ему снятся мои сны --  до сих

пор не могу представить, что такое возможно!..

     --  Да,  иногда  воображение тебе  отказывает,  --  невозмутимо заметил

Менин. -- И что же?

     -- Как -- что?! Он говорил, что в этих  самых "моих" снах ему  являлись

вы. Сулили скорую встречу... теперь вижу, что  не обманывали.  Но  зачем все

эти  сложности?  Почему вы не могли просто присниться мне, если  уж  считали

необходимым предупредить о своем возвращении?

     -- Ты,  наверное, полагаешь, будто я могу ответить на  этот  вопрос? --

рассмеялся Менин.- И будешь разочарован.  Видишь ли, сэр  Макс,  я обычно не

ведаю,-что творю, -- как  и многие Вершители.  Я  слаб в теории, я  практик.

Судя  по  количеству сложенных обо мне  легенд, неплохой. Тебя удивляет, что

чужому  человеку снились твои сны?  Что ж, я знаю, что так порой  бывает, но

понятия не имею почему. Ты говоришь, будто я являлся этому  господину во сне

и назначал тебе свидание? Вполне возможно. Я не помню  ничего в  таком роде,

но  я  вообще запоминаю хорошо если одно  из дюжины событий, которые со мной

происходят. Короткая память -- залог долгой жизни, знаешь ли...

     --  Не  помните?  Как  такое  может  быть?  --  спросил я  испуганно  и

недоверчиво. Я предпочел бы думать, будто он лжет -- беззастенчиво, неуклюже

и без особых на то оснований.

     --  Понятия не  имею, -- беззаботно  откликнулся этот оживший миф, чтоб

ему пусто было. -- Давай не будем отвлекаться на всякую метафизическую чушь,

в которой я все равно  мало что смыслю, ладно? Я хотел повидаться с тобой --

что ж, можно сказать, это  уже  сделано.  Кроме того,  я хотел  поговорить с

тобой как со своим преемником...

     -- Как -- "с преемником"?! -- взвыл я. -- Ни за что! Я уже был Владыкой

Фангахрой,  и  мне  клятвенно обещали,  что на этом  эксперименты  с властью

закончены. А чем вас Гуриг не устраивает? Такое хорошее

     Величество...

     --  Да  успокойся  ты,  --  почти  брезгливо  поморщился  Менин. --  Не

тараторь.  Я  и  не   думал   делать  тебя  Королем.  Зачем?  В  Соединенном

Королевстве,  как ты сам справедливо  заметил, уже есть один монарх,  притом

действительно неплохой. Настолько  неплохой, что  я могу  спокойно исчезнуть

еще  на несколько тысячелетий.  При нынешнем Гуриге эта земля расцветет так,

что нынче и вообразить невозможно.

     -- Ну,  хвала Магистрам, -- вздохнул я. -- Извините. С тех пор как меня

практически  насильно сделали царем кочевников из Пустых Земель, я все время

начеку.

     --  У тебя на родине такое "начеку"  называется  "паранойя",  -- ехидно

напомнил Менин.

     --  Но почему  вы тогда  назвали  меня  "преемником"? --  Ко мне  снова

вернулась давешняя подозрительность.

     -- Да  потому, что ты и  есть  мой преемник. Единственный  Вершитель на

несколько поколений столичных жителей. В горах графства Шимара -- вернее, на

Темной Стороне этих гор  -- скрывается еще один, но  у  него и без того есть

Мир, который надо  держать...  Кстати,  сэр Макс,  знаешь ли ты, зачем нужны

Вершители?

     -- Чтобы было, -- мрачно ответил я. -- А что, есть и другие версии?

     -- О, предостаточно. Но  я  хочу  рассказать  тебе не "версию", а сущую

правду. Вершители нужны, чтобы держать Мир. Это все.  Больше ни  на что мы с

тобой по большому счету, не годимся.

     Он  не  испугал меня, конечно,  но очень встревожил.  Я  не  хотел  его

слушать.  Только  врожденная   застенчивость  помешала  мне   демонстративно

заткнуть уши -- но как я был близок к этому!

     --  Поначалу  всякий  Вершитель  считает  себя  обычным  человеком,  --

обстоятельно  рассказывал Менин. -- Это, так сказать, младенчество Вершителя

-- бессмысленное время, которое,  однако, оказывает  роковое влияние  на всю

последующую жизнь.  Хвала  Магистрам,  ты  еще не  слишком  испорчен,  скажи

спасибо  некоторым  обстоятельствам  твоей  жизни,  которые  ты  опрометчиво

полагал неблагоприятными... Потом приходит момент, когда Вершитель понимает,

что все его желания сбываются -- и,  можно сказать, идет вразнос, опьяненный

собственным  могуществом. А потом приходит время браться за  работу: тяжкую,

неблагодарную и, по большому  счету,  бесполезную.  Тем не менее так  уж все

устроено...

     -- Какую работу? -- тупо переспросил я.

     -- Как это "какую"?! Держать Мир, что же  еще?  Ничего другого от нас с

тобой, в сущности, не требуется.

     -- Но как это "держать Мир"? Я не понимаю.

     --  Потом  поймешь,  не переживай.  Это  само  приходит,  как  чих,  --

усмехнулся он. -- Не ломай над  этим голову, сэр Макс. Все равно  ни до чего

путного   не   додумаешься.  Просто  потому,  что  до   некоторых  тайн   не

"додумываются", их узнают.

     --  Ладно, если вы  говорите --  значит, так оно и есть,  --  обреченно

кивнул я, чувствуя себя абсолютным, можно сказать совершенным, ослом.

     --  Все это пустяки. Сегодня  я  хотел поговорить с  тобой  о другом. О

времени.  Видишь  ли, в  конечном итоге оказывается, что человеку не  так уж

много следует  знать. Большинство так называемых знаний бесполезны --  разве

что  как занятие  для  беспокойного ума, чтобы всегда  был  при  деле...  Но

совершенно необходимо знать о  том, что такое  время -- единственная стихия,

которой трудно, почти невозможно противостоять!

     Я ответил ему вопросительным взглядом. Менин, кажется, был доволен, что

ему удалось пробудить мое любопытство.

     --  Есть  люди,  для  которых  время  подобно  воде;  в  зависимости от

темперамента и личных обстоятельств они представляют его себе в виде бурного

потока,   все   разрушающего   на  своем   пути,   или   ласкового  ручейка,

стремительного  и прохладного. Это  они  изобрели клепсидру -- водяные часы,

похожие  на капельницу; в каком-то смысле каждый из  них -- камень,  который

точит вода;  поэтому  живут они  долго, а стареют незаметно, но  необратимо.

Есть те, для кого время подобно земле, вернее песку или пыли: оно кажется им

одновременно текучим и неизменным. Им принадлежит честь изобретения песочных

часов;  на  их совести тысячи поэтических  опытов, авторы  которых  пытаются

сравнить  ход  времени с неслышным уху шорохом песчаных дюн. Среди них много

таких, кто в юности выглядит старше своих лет, а в старости -- моложе; часто

они умирают с выражением наивного удивления на лице,  поскольку им с детства

казалось,  будто  в последний момент  часы  можно будет перевернуть. Есть  и

такие,  для кого  время  -- огонь,  беспощадная стихия, которая сжигает  все

живое,  чтобы  прокормить  себя.  Никто  из них  не  станет  утруждать  себя

изобретением  часов,  зато  именно среди  них вербуются  мистики,  алхимики,

чародеи и прочие охотники за бессмертием. Поскольку время для таких людей --

убийца,   чей   танец   завораживает,   а   прикосновение   --   отрезвляет,

продолжительность  жизни каждого из  них  зависит  от его  воинственности  и

сопротивляемости. И  наконец, для многих  время сродни воздуху: абстрактная,

невидимая стихия. Лишенные фантазии относятся к нему снисходительно; тем же,

кто  отягощен избытком  воображения,  время  внушает  ужас. Первые  изобрели

механические, а затем и электронные часы; им кажется, что  обладание часами,

принцип  работы  которых почти столь же  абстрактен,  как  сам ход  времени,

позволяет взять время в плен и распоряжаться им по своему усмотрению. Вторые

же с ужасом понимают, что прибор, измеряющий время, делает своего обладателя

его  рабом.  Им же  принадлежит  утверждение, будто  лишь  тот, кому удается

отождествить время с какой-то иной,  незнакомой человеку стихией, имеет шанс

получить вольную... Осталось понять, к какой группе принадлежишь ты.

     --  Не  знаю,  --  удивленно  откликнулся  я.  -- Наверное,  все  же  к

последней.

     -- Так почти все говорят, и это лишний  раз доказывает, что люди обычно

очень   плохо  разбираются  в  собственной  природе.  Мне  кажется,  что  ты

принадлежишь к тем,  для кого время -- земля, пыль, прах. Неужели ты никогда

не сравнивал  время  с  песком, утекающим сквозь пальцы? Неужели никогда  не

опасался увязнуть во времени, как в зыбучих песках?

     -- Было дело, -- невольно улыбнулся я.

     -- Ну вот. Значит, я прав.

     -- Возможно. Но зачем вы мне это рассказываете?

     -- Будешь смеяться, -- лукаво прищурился Ме-нин, -- но я просто пытаюсь

подарить  тебе рецепт бессмертия. Не откажешься принять его из рук того, кто

родился столько тысячелетий  назад, что  придворные  историки  расходятся во

мнениях, когда  пытаются  датировать мои письма, сохранившиеся  в  дворцовом

архиве?

     -- Не откажусь,- слабо улыбнулся я.- Что за рецепт?

     -- Только не  жди от меня  волшебной пилюли,- усмехнулся он.  --  Ее не

существует. Бессмертие -- это не  драгоценность, которую  можно заполучить и

навсегда оставить  при  себе,  а  всего  лишь  игра в  прятки  со смертью  в

переулках времени.  Тому,  кто хочет  стать хорошим игроком, следует изучить

место  действия, как  свою  ладонь.  Я нарисовал  для тебя первую  карту  --

приблизительную  и  схематическую,  конечно.  Остальные карты  тебе придется

чертить  самостоятельно.  Изучай  время.  Попробуй  воспринимать  его  всеми

способами,  о  которых я тебе рассказал, -- поочередно. Потом тебе  придется

изобрести  новые способы, неизвестные никому,  кроме тебя. Потом... Впрочем,

откуда мне знать, что будет потом? Возможно, ты  окажешься хорошим игроком в

прятки.

     -- Но я не понимаю, -- почти простонал я.

     -- Ничего  страшного.  Главное, ты  услышал  и запомнил  --  для начала

достаточно. Понимание придет позже, когда меня не окажется рядом, потому что

я уже  не буду тебе нужен... На этом мы закончим беседу, если не возражаешь.

Я устал.

     -- А вы способны уставать?

     -- Я  на все способен,  --  рассмеялся Менин.  -- Однако  в большинстве

случаев фраза "я устал" -- просто способ вежливо отделаться от собеседника.

     -- Со мной можно не церемониться, -- усмехнулся я. -- Достаточно просто

сказать: "Иди на фиг, дружище". И я пойду.

     --  Иди на  фиг, дружище,  -- тоном прилежного ученика повторил за мной

Менин. Хорошо хоть не по слогам!

     И я ушел.

     Первое, что я сделал,  оказавшись в коридоре,- послал зов Джуффину. Мне

требовалось не менее дюжины добрых советов или хотя бы одно дружеское плечо,

причем немедленно.  Ответом  было гробовое молчание --  в точности  как в те

дни,  когда  я  пытался  связаться с шефом,  подъезжая к Кеттари.  По  всему

выходило, что кто-то из нас находится в другом Мире. Оставалось понять,  кто

именно. Эту задачу я решил просто: поочередно  связался с Меламори, Шурфом и

Мелифаро;  потом,  на  всякий   случай,   немного   поболтал  с  несколькими

знакомцами, не  имеющими  никакого  отношения  ни  к  Тайному  Сыску,  ни  к

легендарным Королям,  ни  к нашим обременительным тайнам.  Распрощавшись  со

своим давним приятелем трактирщиком Мохи Фаа, я окончательно убедился, что в

иной Мир  на сей раз занесло не  меня, а моего  неугомонного шефа. Это  было

некстати, но вполне объяснимо: Менин сам говорил мне, что Джуффин отправился

на охоту за  тайнами,  а эти проворные  зверьки способны  завести ловца куда

угодно.

     Попытки выспросить у  замковой  прислуги, что у  них  тут,  собственно,

происходит,  особым  успехом  не  увенчались.  Я  выслушал дюжину  подробных

описаний  отъезда Его  Величества  в  летнюю  резиденцию. Это  было  ужасно,

поскольку речь  шла о Короле,  а говорить  о  столь  важной  персоне простым

человеческим  языком  его  слуги  не  станут  даже под страхом  немедленного

умерщвления.  Собственно же  информация  состояла  в  том,  что вскоре после

полудня  Гуриг  внезапно сорвался с места и уехал в замок Анмокари -- ну так

это я и раньше знал...

     Сведения  о  Джуффине,  как и положено, были темны и туманны. Несколько

стражей клятвенно заверили меня, что сэр Джуффин Халли не ступал сегодня под

замковые  врата.  Но  один  их  коллега,  напротив,  уверял,  что  "господин

Почтеннейший  Начальник"  приходил  сегодня дважды, причем  с очень коротким

интервалом, чем поверг  доблестного служаку в  крайнее изумление.  Несколько

придворных видели его в коридорах и даже обменивались поклонами -- правда, с

тех пор миновало несколько часов. Ни одного  свидетеля отъезда моего шефа из

замка Рулх так и не сыскалось.

     Ну да, конечно. А чего я еще хотел?

     Неудивительно, что  я  прибыл  в Дом у Моста  в  растрепанном состоянии

души.  Административный инстинкт, однако,  требовал немедленных  действий. В

частности,  я понимал,  что отсутствие шефа  может затянуться, а жизнь, увы,

будет  продолжаться  и  без  него  --  со  всеми  вытекающими  криминальными

последствиями. Следовательно, я был обязан не только  сообщить коллегам, что

сэр Джуффин, возможно, взял продолжительный отпуск, но и позаботиться о том,

чтобы  в  его отсутствие  не наступил  конец  света  в отдельно взятом Малом

Тайном Сыскном Войске города Ехо.

     Через  полчаса оное  сыскное  войско в полном составе собралось  в Зале

Общей Работы. Гамма переживаний,  четко  обозначенная на  моей выразительной

(увы) роже, их  заинтриговала. Мелифаро  нетерпеливо подпрыгивал  на высоком

табурете;  Меламори   встревоженно  смотрела  на  меня,  очевидно,   заранее

предвкушая  грядущие   новости;  Нумминорих  лучился   щенячьим  энтузиазмом

неофита;  Кофа   с   демонстративной  неторопливостью   раскуривал   трубку,

вопросительно поглядывая  на  меня,  но  я  слишком  хорошо  изучил  старого

пройдоху и был  уверен,  что он знает о странных делах сегодняшнего дня куда

больше моего;  Кекки Туотли, его способная ученица,  рассеянно  разглядывала

трещинки  на  столе,  ее красивое  лицо сохраняло  непроницаемое  выражение;

Луукфи Пэнц нетерпеливо обводил глазами присутствующих, не в силах дождаться

окончания  скучного,  по  его  мнению, собрания, после  которого можно будет

вернуться в Большой Архив или,  того  лучше,  отправиться домой; Лонли-Локли

имел вид торжественный и печаль-. ный -- ни дать ни взять наследный принц на

похоронах своего папеньки.

     -- Не тяни. Макс, --  проворчал Мелифаро.  -- На нас потом налюбуешься.

Надеюсь, ты не позвал нас для того, чтобы попрощаться навсегда?

     -- Не  дождешься! -- невольно  рассмеялся я. А потом вкратце пересказал

им события сегодняшнего дня. Воспроизвести "нобелевскую речь" Короля Менина,

посвященную природе восприятия времени, я, впрочем, даже не пытался. Да и  к

делу оно, собственно, отношения не имело. А дело у нас было всего одно, зато

очень  важное:  понять, как  мы  будем жить в отсутствие сэра Джуффина.  Что

касается  Менина и  Гу-рига,  я решил махнуть на  них  рукой и  ни во что не

вмешиваться, даже  если  в  замок  Рулх заявится еще дюжина древних Королей:

пусть составляют себе график царствования и усаживаются на трон  поочередно.

Их проблемы.

     -- Не вижу особых проблем, мальчик, -- флегматично заметил сэр Кофа. --

У Джуффина есть заместитель. Этот заместитель -- ты. По-моему, все ясно...

     --  Если уж  на то  пошло, у сэра Джуффина целых  два  заместителя,  --

заметил я, с надеждой взирая на Мелифаро.

     Мой  товарищ по несчастью покосился на меня весьма  неодобрительно:  --

Как пирожные  с шефом в кабинете трескать,  так заместитель один, как работу

работать, так сразу два. Интересная арифметика!

     Я от него отмахнулся: тоже  мне,  нашел  время жаловаться  на  жизнь...

Обвел  глазами  присутствующих.  Кажется,  они  всерьез  полагали,  будто  я

способен возглавить  Тайный Сыск. Я с надеждой покосился на дверь Джуффинова

кабинета: вдруг объявится пропажа? Однако шеф и не думал объявляться.

     -- Сэр Джуффин незаменим, -- резюмировал  я. -- По крайней  мере, никто

из  нас не способен его заменить, это точно. Конечно, можно сейчас назначить

"главного"  и пусть  отдувается.  Но  этот  самый "главный" --  я или кто-то

другой, не важно -- таких дров наломает...

     --  И  что ты  предлагаешь? --  нахмурился  Мелифаро.  --  Коллективное

самоубийство? Тогда вынужден откланяться: сегодня вечером у меня дела...

     -- Не перебивай его,  -- мягко попросил  Кофа. В результате  все  снова

уставились на меня.  Я вздохнул и продолжил: -- Единственное, что мне сейчас

приходит в голову, так это назначить нескольких  "Почтеннейших  начальников"

одновременно. У сэра Кофы богатый опыт в земных делах, а у меня --  в  делах

потусторонних.  Мелифаро  соображает почти так  же шустро, как Джуффин.  Сэр

Шурф  --  такой же ловкий убийца,  как наш беглый шеф,  и вообще лучший  его

ученик.  Меламори не менее  азартна и упряма,  чем сэр Джуффин.  Впятером мы

худо-бедно его заменим.  Луукфи обременять властью  не будем:  буривухи  нам

этого  не простят. А Кекки и  Нумминорих пришли в  Тайный Сыск позже  всех и

учились не у Джуффина, а у нас. Будем  впятером ими командовать и посмотрим,

кто кого раньше сведет в могилу...

     -- Генерал Бубута сказал бы на  это:  "Все  вокруг такие умные,  что за

дерьмом послать  некого",  --  ехидно улыбнулась Кекки.  -- Хвала Магистрам,

хоть нас с Нумминорихом можно, оказывается...

     -- Если бы вы приговорили меня быть начальником -- пусть даже один день

в году! --  я бы повесился, -- с чувством  сказал  Нумминорих. -- Все лучше,

чем погубить Соединенное Королевство.

     -- И откуда в тебе столько патриотизма, парень? -- фыркнул я.

     -- Смех смехом, а предложение разумное,- решительно заявил Мелифаро. --

Иногда  твоя  голова годится  не только на  то, чтобы жевать,  чудовище,  --

снисходительно похвалил  он меня.  -- Осталось  только понять,  как мы будем

начальствовать. Все вместе или по очереди?

     --  По очереди,  --  твердо сказал  Кофа.  -- Это  эффективнее. Никаких

дружеских дискуссий,  никаких  совместных  решений.  Начальник  должен  быть

только один, даже если каждый день -- новый. Хотя каждый день -- это слишком

часто. Никому не удастся закончить дело, за которое взялся, зато целый вечер

будет уходить на сдачу дел преемнику. А вот полдюжины дней -- в самый раз.

     На  том и  порешили. Поскольку  никто  не хотел  начальствовать первым,

пришлось бросать  жребий.  Кекки  держала  в кулачке  ароматные  палочки,  а

Нумминорих вытягивал их одну за другой. Счастье, что среди нас нашлись люди,

не  заинтересованные в  исходе жеребьевки,  поскольку,  когда  пять колдунов

тянут  жребий, короткая  палочка  может  превратиться в длинную столько раз,

сколько понадобится, и никакие джентльменские клятвы  не помогут -- поверьте

уж моему опыту!

     Первым "Почтеннейшим начальником" стал сэр Кофа. После него должна была

дежурить Меламори,  потом  Лонли-Локли,  я  и  Мелифаро.  В  глубине  души я

надеялся,  что до моего дежурства  дело не дойдет:  небось  через полторы-то

дюжины дней наш беглый шеф вернется... Надеяться-то я надеялся, но тягостное

предчувствие свинцовым компрессом  давило грудную клетку. И, увы,  не только

мою.

     -- Перемены,  которые  ты нам  сулил,  уже начались, --  почти  сердито

сказала Меламори Шурфу, когда мы  втроем  покинули Дом у  Моста.  -- Джуффин

никогда не вернется, да?

     --  "Никогда"  --  слишком   смело  сказано,  --  флегматично  возразил

Лонли-Локли.  -- Так далеко вперед я бы не  стал загадывать. Но  сэр Джуффин

вряд ли, вернется в ближайшее время.

     --  С чего вы все взяли, будто он не вернется?  -- проворчал  я.- Можно

подумать... Ну загулял шеф; немного, с кем не бывает?

     --  Макс, не трать время  на ерунду, -- мягко попросил Шурф.  -- Ты сам

сегодня  действовал  как  человек, совершенно  уверенный,  что  Тайный  Сыск

надолго  остался без начальника. Даже  придумал довольно эффективную систему

нашей дальнейшей работы,  тут следует отдать должное твоей находчивости. Для

тебя тоже очевидно, что сэр  Джуффин  пропал надолго. Надежда  -- сладостное

чувство, но совершенно бесполезное для того, кто обращен к будущему лицом.

     На этой  высокой ноте мы  и  расстались. Я  отправился провожать  домой

Меламори,  поскольку мне  еще предстояло заступить на ночную вахту в Доме  у

Моста.

     --  Ты-то хоть никуда  не исчезнешь?  -- строго спросила она,  когда  я

закончил традиционную возню с входной дверью.

     -- Ни за что, -- я даже головой замотал для пущей убедительности. -- Не

хочу исчезать оттуда,  где  есть ты. А  раз не хочу  -- значит,  не исчезну.

Логично?

     -- Будем  надеяться,  что логично, -- вымученно улыбнулась Меламори. --

Когда придет  моя очередь начальствовать,  я тут же подпишу  приказ о  твоем

увольнении. Сиди  уж  лучше  дома или  шляйся по  трактирам,  так  мне будет

спокойнее.

     -- Я бы с радостью. Но неведомое может  наложить лапу даже на того, кто

предусмотрительно  заперся  от  мира  в  уборной,  где,  согласно  последним

сведениям, владычествуют демоны,- вздохнул я.- Так что не лишай себя ценного

сотрудника, госпожа будущая начальница.

     --  И  то  верно.  Только  ты  не  очень  там  выпендривайся  со  своим

"неведомым", -- строго сказала она. И добавила с очаровательной усмешкой: --

Береги свою драгоценную  задницу, как непременно сказал бы на моем месте наш

Мелифаро.

     На том и порешили.

     Ночь  я  провел  в  тщетных  попытках  наладить  Безмолвный   диалог  с

Джуффином.  В перерывах я развлекался,  обыскивая кабинет в надежде, что шеф

оставил мне  хотя  бы  коротенькую записку. Увы, я  нашел лишь  ворох старых

служебных бумаг,  ветхую салфетку  с  кратким  конспектом какой-то карточной

партии и целую россыпь  монеток  разного достоинства -- можно сказать, почти

клад. Дело кончилось тем, что  на рассвете я послал  зов дворецкому Джуффина

Кимпе  и начал выспрашивать старика: не оставлял  ли его хозяин каких-нибудь

особых  указаний  на случай внезапного исчезновения. Кимпа  сообщил, что сэр

Халли  как-то  раз,  в  самом  начале  его  службы,  предупредил, что  может

исчезнуть в любой момент, и наказал в таком случае не беспокоиться, а просто

продолжать присматривать  за домом, поскольку вернуться  он  может  столь же

внезапно.

     Ну да, все это было очень похоже на шефа!

     Потом  появился  сэр  Кофа,   величественно   мне  покивал,  еще  более

величественно поместил свое  крупное  тело в  кресло  Джуффина и  велел  мне

катиться на  все четыре стороны, но лучше --  домой. И спать, спать,  спать.

Заявил,  что  я выгляжу,  как  мятежный  Магистр,  сотню лет  прятавшийся от

преследователей в водосточной трубе. Я поверил ему на слово, заблаговременно

отвернулся от зеркала (зачем лишний раз расстраиваться?) и поплелся домой.

     После  полудня  меня разбудили  орущие под  окном  мальчишки-газетчики.

Систематизировав обрывки их  воплей, я узнал, что Его Величество Гуриг  VIII

покинул  летнюю резиденцию Анмокари  и вернулся  в  замок Рулх. Из  этого  я

заключил,  что  Король  Менин не  стал  задерживаться  в гостях у  нынешнего

монарха -- как и обещал, собственно говоря.

     "Вот и ладно,  -- подумал я. -- Этот король Менин занятный персонаж, но

без  него  как-то  спокойнее. Интересно,  зачем  он  все-таки  приходил?  За

Джуффи-ном?  Или для  того,  чтобы  поболтать  со мной про время? С  него бы

сталось..."

     Мои  размышления прервал зов Меламори. Вместо того чтобы  пожелать  мне

хорошего  утра,  она  озабоченно сообщила,  что  кто-то  поджег  дом бывшего

Великого Магистра Ордена Наседки, а ныне честного горожанина Рехфуна Гагуты,

и  ультимативным  тоном заявила, что без меня  обойтись невозможно. Дескать,

она встала на след  преступника,  но сразу почуяла, что  он  слишком хороший

колдун и ее чары на него  не  подействуют. Поэтому по его следу лучше  сразу

пускать меня: тогда беднягу можно будет брать голыми руками. Он небось еще и

приплатит с радостью за возможность поскорее оказаться в тюрьме -- лишь бы я

сошел с его следа.

     "А кое-кто собирался уволить меня через шесть дней", -- ехидно напомнил

я.

     "Так то через шесть дней, --  невозмутимо  парировала она.  -- А сейчас

без тебя -- ну никак!"

     Пришлось наспех одеваться  и нестись на улицу Высоких Стен. Я, впрочем,

не возражал, прикидывая  на  бегу,  что  после такого аврала  меня наверняка

освободят от ночного дежурства, а значит, мы с Меламори  сможем ночевать под

одной крышей -- совсем как нормальные люди, с ума сойти можно!

     Пока  мы как две полоумные  таксы  бежали по следу неизвестного злодея,

Меламори  вкратце рассказала мне про Орден Наседки -- до сих пор я не  знал,

что в Соединенном Королевстве существовали столь  эксцентричные организации.

Порядки там были те еще.

     Нынешний  погорелец,  Великий  Магистр  Рехфун Га-гута, усаживал  своих

послушников на заколдованные  камни, о  которых говаривали,  будто бы Гагута

привез  их из самой Черхавлы. Так или иначе, а сидящие на камнях, в точности

как  куры на яйцах, послушницы (Гагута,  к  слову сказать, принимал в  Орден

только немолодых  женщин)  впадали в бессознательное  состояние,  а их  сила

становилась  достоянием  Великого   Магистра,   который,   собственно,   был

единственным социально активным членом Ордена.  В Смутные времена резиденцию

Ордена сожгли, все послушницы погибли, а Гагута,  разумеется, уцелел, хоть и

лишился  своей силы.  Он  сдался  на  милость победителей,  отсидел  сколько

положено  в  Холоми,   а  получив  свободу,  заделался  тишайшим   городским

обывателем. О  его былой  славе  напоминает разве что маленькая  птицеферма,

которую он  держит  прямо  в доме,  в центре Старого Города. Господин Гагута

утверждает, будто вид индюшек, неподвижно сидящих на яйцах, чрезвычайно  его

успокаивает...

     Нечего  и говорить, что некоторые  граждане  Соединенного  Королевства,

мягко говоря,,  недолюбливают бывшего Великого Магистра. Особенно  друзья  и

родственники сгоревших послушниц.  Такое  не  забывается: Магистр Гагута  не

вынес  из огня  никого,  хотя в то время  был достаточно силен, чтобы спасти

всех.  И уж точно никакого могущества  не потребовалось бы для спасения хотя

бы нескольких женщин -- тех, что сидели поближе к выходу.

     -- Гад, -- резюмировал я. -- Как его до сих пор не убили?

     -- Он не гад,  -- мягко поправила меня Меламори. -- Поверь мне, я с ним

немного  знакома. Просто  неуклюжий, нелепый человек. Нервный, суетливый. Он

потом говорил,  что  растерялся. Думаю, так  оно  и  было.  Невелик  грех --

растеряться. Просто таким людям  нельзя  становиться Великими  Магистрами...

Интересно,  что  за крутой колдун такой  решил  сжить его со свету?  Кому он

нужен?

     -- Сейчас узнаем, -- пообещал я. -- Мы уже близко.

     Все  оказалось очень  просто: сын одной из "наседок",  Старший  Магистр

Ордена  Колючих  Ягод,  еще в Смутные времена поклялся отомстить за  нелепую

смерть  матери  и  ее подружек.  Поскольку  он  был вынужден  отправиться  в

изгнание, возможность привести приговор в исполнение у него появилась только

сегодня: рано утром он сошел на родной берег с уандукского корабля. Мы сдали

поджигателя  судебным  властям  и  отправились  в  Дом  у  Моста  с  твердым

намерением как следует почить на лаврах.

     -- Сто с лишним лет  изгнания его ничему не научили,- резюмировал я.- В

частности, тому, что Прошлое -- не то сокровище, которым стоит дорожить...

     -- А ты  сам-то уже научился не  дорожить  сокровищами такого рода?  --

лукаво спросил сэр Кофа.

     --  У  меня не  было  ста  лет, -- парировал я. -- Научусь еще,  куда я

денусь!

     Мои  планы касательно ночи осуществились с почти пугающей легкостью. По

дороге я сжимал  в руках теплую ладошку своей спутницы и удивленно  отмечал,

что с уходом Джуффина моя жизнь отнюдь не закончилась. Более того, она снова

начинала  казаться  мне прекрасной -- невзирая на его отсутствие. "Ты можешь

обойтись  без кого угодно",  --  когда-то говорил мне мудрый Лойсо Пондохва.

Что ж, сейчас я был склонен искренне согласиться с этим  утверждением -- при

условии, что из общего списка вычеркнут Мела-мори. На ее счет у меня имелись

серьезные сомнения...

     Незадолго  до  Последнего   Дня  года  я  внезапно  обнаружил,  что  мы

благополучно просуществовали без шефа уже  черт знает сколько времени: конец

весны,  лето,  осень  и  почти всю  зиму.  Тайный  Сыск  не  прекратил  свое

существование,  прекрасная столица Соединенного Королевства не переполнилась

мятежными  Магистрами  и  обнаглевшими преступниками, неприятности,  которые

время от времени  у нас случались, не выходили  за рамки  моих  экзотических

представлений о  рутине.  Начальствовать шесть дней  из  тридцати  оказалось

совсем  не  обременительно.  Его  Величество  Гуриг  с  явным  удовольствием

принимал у  себя  во дворце нас с  Кофой,  а сэр Шурф обладал завидным даром

писать неизбежные  отчеты с такой зловещей  регулярностью, что даже  обычный

цейтнот, надвигающийся всякий раз  накануне Последнего  Дня года, на сей раз

нам не грозил. "Старый лис хорошо нас вымуштровал, -- с нежностью подумал я.

--  Достаточно  хорошо,  чтобы  послать  нас  к  черту,  когда на  горизонте

замаячили тайны поинтереснее".

     Да, я мог обойтись  без сэра Джуффина Халли. Проблема была в том, что я

очень не хотел  без  него обходиться. Теперь, когда я окончательно убедился,

что сэр Джуффин в качестве пилюли от всех проблем нам уже не особенно нужен,

мне стало не хватать нашей дружбы, его язвительных шуток и жутких сюрпризов,

острого языка и  умения уютно устроиться за любым столом, его  сочувственных

улыбок и редких, всегда неожиданных откровений.

     -- Хреново мне без вас, шеф, -- сказал я, уставившись в потолок.- И что

мне с этим делать?

     Вопрос, разумеется,  был риторическим.  Что делать, что делать -- жить,

что же еще? Этим я, собственно говоря, в отсутствие Джуффина и занимался.

     Вещественные доказательства тому помещались прямо здесь, в  кабинете. И

в  немалом  количестве.  Сэр   Шурф  Лонли-Локли  во  время  второго  своего

начальствования распорядился, что самопишущие таблички с отчетами о закрытых

делах  должны  быть  приведены в  порядок и расставлены по  полкам  согласно

хронологии.  Надо отдать должное этому героическому субъекту: после того как

очередной  срок его власти истек  и сэр Шурф снова стал  рядовым сотрудником

Тайного Сыска, он собственноручно осуществил сие нелегкое  дело,  с холодной

вежливостью пресекая любые попытки хоть чем-то ему помочь.

     Когда  же  управление  Тайным  Сыском  на  шесть  дней  перешло  в  мои

ненадежные  руки,  я  завел традицию  снабжать  одинаковые  таблички  яркими

этикетками с заголовками, более подходящими для детективных романов, чем для

секретной  документации:  "Кув-ви  Мехла,  король  воров",  "Белые  люди  из

ниоткуда",   "Чангайский   блудник",   "Попрыгунчик",   "Радужный   беглец",

"Собиратель ненужных  жизней",  "Марлох, Марлита и Мариулхи".  Однако против

столь  легкомысленного  нововведения  не  возражал  даже  строгий  сэр Шурф:

броские заголовки словно  бы  окружили  отчетную, самую рутинную часть нашей

работы  романтическим  ореолом, да и отыскать нужную стопку  табличек  стало

куда легче.

     Безделье   --   мать  сентиментальности.   Начальнику   Тайного  Сыска,

обязанности которого я как  раз в  очередной раз исполнял, обычно решительно

нечем заняться в промежутке между двумя локальными национальными бедствиями,

которые, хвала Магистрам,  в  последнее  время случаются  все реже и реже. У

меня был  скудный выбор:  отправиться ужинать,  почитать свежие  газеты  или

предаться  воспоминаниям. Первый пункт никуда не годился, ибо  я только  что

пообедал; второй был еще хуже, поскольку за  обедом я прочитал всю прессу от

корки до  корки,  в  очередной  раз восхитился  слогом редакторской  колонки

"Королевского Голоса" и даже  отправил зов сэру Рогро Жиилю.  Наговорил  ему

комплиментов  и пригласил отужинать со  мной в "Джуффиновой Дюжине"... М-да,

этот поступок окончательно ставил крест на возможности номер один: приходить

в трактир виртуоза Мохи с набитым брюхом -- сущее безумие.

     Поэтому я разглядывал яркие этикетки, надписанные по большей части моей

же  собственной рукой, и, как сказал бы какой-нибудь слабоумный  политик, "с

чувством глубокого  удовлетворения оглядывался  на пройденный нами путь". Ни

одного нераскрытого дела на Тайном Сыске за время отсутствия могущественного

шефа   не  повисло,   и  это   было  круто.   Мы  оказались   не  то   очень

сообразительными, не  то невероятно могущественными, не то  просто чертовски

везучими ребятами. Последний пункт казался мне наиболее вероятным...

     Мой взгляд неспешно переползал с одной таблички на другую.

     "Воины Дрохмора Модиллаха". Это хлопотное  дело было еще и напоминанием

о том, как я  впервые  посетил  оперу.  Инициатором культурного  мероприятия

стал, как ни  странно,  сэр  Мелифаро. Ввалился  ко  мне на  закате, пинками

выгнал из-за обеденного стола --  наряжаться. Дескать,  на наши имена пришло

личное приглашение  от самого маэстро Екки Балбалао,  а такими приглашениями

даже Его Величество не пренебрегает.

     Надо  сказать,  я  был  весьма  удивлен тем  фактом, что,  невзирая  на

страстную любовь столичных жителей  к оперному искусству,  никаких театров в

обычном  понимании этого  слова  в Ехо нет.  Зато  есть  известные  артисты,

которые время от времени устраивают представления у себя дома.

     Если принять  во  внимание, в  каких  дворцах живут наши  знаменитости,

сразу  становится  ясно,  что  на  "домашнее музицирование" это  не  слишком

похоже.  Маэстро  за свой счет нанимает  музыкантов и других  певцов, рангом

пониже.  Билетов  на  подобные  представления  не  продают,  но   существует

традиция,  согласно  которой следует перед  уходом  "забыть" в доме  маэстро

кошелек  с деньгами, драгоценный перстень или что-то  в таком  роде.  Можно,

разумеется,  уйти, не расплатившись, но о таком скупом меломане сразу пойдет

дурная  слава. Даже  в газете могут написать, если маэстро почувствует  себя

по-настоящему обиженным и пожалуется репортеру светской  хроники на "падение

нравов". Того  гляди,  перестанут не  только приглашать на представления, но

даже пускать на порог --  и никакие слезные просьбы, пылкие клятвы и толстые

кошельки уже не помогут.

     "Холостяцкая  квартирка"   маэстро  Балбалао  (именно  так  это   место

именовалось в приглашении) потрясла  меня  до  глубины души.  Так называемая

"гостиная"  была   оборудована   роскошнее,   чем   иной   театр:   полукруг

изолированных  лож с удобными  диванами,  в  центре  -- сцена, перед  сценой

вместо партера -- бассейн.  В бассейне рос танцующий тростник Апуе из страны

Тон-тори  и плескались  экзотические поющие  рыбки  Лелепо с  островов Банум

(иногда их  тоненькие голоски  присоединялись  к тенору маэстро).  Там же, в

бассейне, пускали  радужные пузыри моллюски  Клорэн из  Моря  Тысяченогов  и

мерцали  светящиеся океанские  твари,  именуемые  Сейх. Указывая на бассейн,

Мелифаро  шепнул мне, что каждый  артист  устраивает  место  для выступлений

по-своему и всяческая чудесная экзотика -- не менее важный залог успеха, чем

вокальные данные исполнителя. К примеру, примадонна Хриа Велен разбила перед

сценой дивный  бормочущий  сад,  саженцы  для  которого  везли аж  с  самого

Арвароха,  а ставшая модной  в этом  сезоне  госпожа Трула, которая  еще  не

успела накопить денег  на роскошную  обстановку,  просто держит  у себя дома

дикого ландаландского  оборотня. Дивное существо хриплым фальцетом подпевает

своей патронессе, меняя обличья на глазах  у заинтригованной  публики.  А  в

начале Эпохи  Кодекса  один не слишком  талантливый актер,  имя которого уже

успели забыть, был популярен  в течение нескольких сезонов лишь потому,  что

держал у себя  нескольких спившихся эльфов, коих выпускал на  сцену в начале

каждого представления. Когда публика пресытилась выходками пьянчужек, звезда

их работодателя, увы, закатилась.

     Увлеченный  его  рассказом и  переливами  "мыльных"  пузырей, беззвучно

лопающихся  над  бассейном,  я  не  сразу  заметил,  что на  сцене  творится

неладное. Там  вдруг откуда-то появилась  толпа до  зубов вооруженных  мужей

весьма  экзотического вида.  Поначалу я думал, что это статисты, и все ждал,

когда же они начнут подпевать.  Но вместо этого растерянно умолк сам Екки, к

горлу  которого  один  из "статистов"  приставил  антикварный кинжал;  потом

завизжали  дамы  в одной из ближних лож. Мы  с Мелифаро растерянно  пялились

друг на друга, силясь  понять, что же  это  за сценарий такой драматический:

увы,  у нас  не  было  даже минимального зрительского  опыта, чтобы отличить

пьесу от форс-мажорных обстоятельств. "Статисты" тем временем переглянулись;

тот,  кто  угрожал  маэстро  ножом, презрительно  сплюнул,  досадливо махнул

рукой, и компания покинула зал, бряцая  браслетами и потрясая  мечами. Когда

последний из воинов  покинул зал, впечатлительный  маэстро  Балбалао потерял

сознание. Только тогда  до  меня  дошло,  что происходящее выходит за  рамки

сценария.  Я  выскочил  на  улицу, но  "статисты"  уже  скрылись  за  углом.

Попытавшись   взять  их  след,  я  обнаружил,  что  следов  не  было  вовсе.

Получалось, что хулиганы, сорвавшие  спектакль, не были ни живыми людьми, ни

даже мертвецами. Так, призрачные видения, мираж, морок...

     Ничего себе "мираж"! К ночи  мы  имели сорок  с  лишним уличных драк  с

применением холодного  оружия (и, между прочим, никакой  запретной  магии!),

восемнадцать погромов (громили почему-то лишь богатые дома Старого Города, а

роскошные виллы Левобережья  никто не трогал) и восемь трупов  в морге -- не

так  уж  много,  хвала  Магистрам!  Пострадавшие  в один голос  уверяли, что

нападающие хотели выяснить две  вещи:  куда  подевался  их "господин"  и где

скрывается некий Телари Ийс. Ничего  удивительного,  что несчастные горожане

не могли  удовлетворить их  любопытство!  Имя Телари Ийс  никому  ничего  не

говорило, пока разбуженные среди ночи ввиду особых обстоятельств буривухи из

Большого  Архива не сообщили мне, что  так  звали Великого Магистра древнего

Ордена  Пыльных  Рукавов.  Магистр сей  попирал стопами  мостовые Ехо  столь

давно,  что кроме  имени и  названия Ордена  о  нем  почти  ничего  не  было

известно.  В истории сохранилась разве что легенда о его сражении с воителем

из  Пустых Земель  по  имени  Дрохмор  Модиллах.  Согласно  легенде, Магистр

заключил грозного полководца  в рукоять  своего  веера; туда же последовал и

боевой отряд Дрохмора, наводивший ужас на окрестности Ехо.  В  легенде также

говорилось, что когда  с этого веера стряхивают пыль, появляются  две дюжины

призрачных воинов Дрохмора Модиллаха;  искусный маг может управлять воинами,

манипулируя веером, простому же человеку  это  не под силу. Следы волшебного

веера давным-давно  потерялись  где-то за океаном, куда  отбыл  непоседливый

Магистр Телари вместе со своим волшебным скарбом.

     Я  сразу  понял,  что  нам  посчастливилось  стать участниками  эпилога

старой-старой сказки. Дальше  все  было просто, согласно законам жанра.  Мне

пришлось вытащить маэстро Екки  Балбалао из постели: я вовремя вспомнил, что

на  сцене  он  обмахивался  диковинным веером в форме бабочки. Взяв  в  руки

изящную безделушку, я содрогнулся. Мне не  требовалось никаких  индикаторов,

чтобы  понять: передо мной колдовская вещь, убойной  силы талисманище.  Екки

сказал,  что  веер  --  подарок  одной  из поклонниц,  присланный накануне в

качестве  извинения за  то,  что она  не  может принять  приглашение на  его

выступление. Дама,  в чью спальню я  бесцеремонно  ввалился  через  полчаса,

сообщила, что приобрела  веер  в порту у одного из иноземных моряков. Да уж,

нет  ничего хуже  вот такого  случайного  возвращения  волшебной  вещицы  на

родину: проку от них обычно никакого, зато хлопот не оберешься!

     Я,  впрочем,  выкрутился.  Для  начала  выпустил  из  заточения  самого

Дрохмора Модиллаха  -- не  так уж  сложно это оказалось, хотя одного  взмаха

веера,  вроде тех, что  позволили вырваться на свободу его воинам, тут  было

недостаточно.  Я понимал,  что  рискую:  Дрох-мор мог  оказаться еще  худшим

подарком  любимому  городу,  чем  его  веселые  сотоварищи,  --  но  что мне

оставалось?!  Пришлось положиться на здравый смысл пленника веера и  на свою

удачу.

     Дрохмор  Модиллах оказался весьма  незаурядной личностью.  Великий воин

древних времен,  родом  из  Пустых Земель. Когда-то в древности  он завоевал

чуть ли  не полконтинента  всего с двумя  дюжинами воинов -- именно эти  две

дюжины и бесчинствовали всю ночь на улицах Ехо.

     Дрохмор Модиллах быстро уяснил ситуацию, счел меня своим избавителем (в

сущности, так оно и было), быстренько принес  мне клятву верности  (я решил,

что такого  рода предосторожность не помешает)  и  отправился  утихомиривать

свою банду.  К утру  они  все  вместе явились  в  Дом  у Моста,  счастливые,

ошеломленные известием о том, что с  момента  их сражения с Магистром Телари

Ийсом  минуло несколько  тысячелетий, и оттого изрядно присмиревшие  -- что,

собственно, и требовалось.

     Мне еще  и  завтраком пришлось  кормить  это  тяжкое  наследие  темного

прошлого. Махури  Островитянин,  Гоу  Хех,  Удугат Габухая Сын Золотой Горы,

которого я сразу  же прозвал Голдбергсоном, Кунема Кунеман Шелковая Веревка,

Анчимор  Великий, Тинра Ольчок  Повелитель Ящериц,  Тотрих  Борхот, Ангурлаг

Бачиба, Рохи Весельчак, Гудо  Хомух  Красный Башмак,  Хели Молигаят Абонский

Принц Шести Городов,  Буха  Ре-гидагр  и  еще  дюжина  легендарных богатырей

древности, чьи имена я  так и  не  смог запомнить, смирно сидели за столом в

Зале Общей Работы и уплетали слоеные булочки мадам Жижинды. Меламори научила

их  пользоваться  салфетками.  Мелифаро  дал  им  адрес  Квартала  Свиданий.

Нумминорих подпрыгнул  чуть  ли не  до потолка и  бегом бросился  за женой и

детьми,  чтобы  дать им  возможность понаблюдать за нашими гостями хотя бы в

замочную скважину.

     За завтраком Дрохмор Модиллах охотно ответил на все мои вопросы. Беседа

вышла в высшей степени занимательная  -- оставалось лишь благодарить  судьбу

за то, что язык этого Мира не претерпел почти никаких изменений за несколько

тысячелетий.  Сэр Шурф, впрочем, не выпускал из  рук  самопишущую  табличку:

конспектировал  речь  наших  гостей,  чтобы  на  досуге выявить  особенности

древнего говора и его основные отличия от нынешних традиций.

     Меня же больше  занимали  другие вещи. В частности, я узнал, как именно

Дрохмор собирал свое  "элитное"  призрачное войско. Это  была, мягко говоря,

очень странная магия!

     Однажды  в полнолуние Дрохмор  сел в выгребную яму  (нечистоты доходили

ему до пояса), поднял голову к небу и испустил призывный клич. Так он сидел,

не  вставая с места,  до следующего  полнолуния, пока к нему не явились "две

дюжины величайших  героев из разных мест".  С тех пор они  служили  Дрохмору

верой и правдой, ибо  не могли  противостоять  его  чарам.  "Это была  самая

дерьмовая ворожба за всю историю Мира", -- резюмировал сэр Мелифаро, крупный

авторитет в вопросах такого рода.

     Мы долго ломали голову:  как поступить с Дрохмо-ром  и  его  компанией.

Наказывать  их   за   бесчинства,  учиненные  в  городе,  было   вроде   как

несправедливо:  мы  бы  и  сами на их месте  вели себя  не  лучшим  образом.

Оставлять  эту бравую компанию на свободе было, мягко говоря, рискованно. Да

и рассерженные горожане вряд  ли пришли  бы в  восторг от  такого гуманизма.

Выход нашел сам Король (у Гурига вообще светлая голова, в последнее время  я

все чаще в этом  убеждался). Он пригласил Дрохмора к себе и провел с ожившей

легендой содержательную беседу, в ходе которой высокие стороны договорились,

что  в  обмен  на дарованные им  жизни  и  свободу Дрохмор  Модиллах  и  его

призрачные воины будут  служить Соединенному  Королевству дюжину  сотен лет.

Сразу после аудиенции их отправили охранять границы с Пустыми Землями. Герой

древности вернулся туда, откуда когда-то  началось  его триумфальное шествие

по  миру, а мы вздохнули  с облегчением: при всех своих достоинствах Дрохмор

Модиллах  был  не  тем  человеком, чье присутствие могло  бы  скрасить  наше

существование.

     "Сад Мокки Келесса". Жуткая история. Помню, как я  был ошарашен, застав

в  своем рабочем кабинете  самого  Мабу Калоха! Он  вел себя как ни в чем не

бывало, говорил сухо и деловито -- словно  его визит  в Дом у  Моста был  не

беспрецедентным событием, а обязательной частью ежевечернего  променада. "Ты

знаешь, Макс, я  не люблю ни во  что вмешиваться, но  мне  кажется, что тебе

будет полезно прогуляться по  этому адресу, --  сказал  он,  протягивая  мне

лоскуток старинной шелковой  бумаги, на котором крупным ровным почерком было

выведено  название улицы  и  номер  дома.  -- И  возьми с  собой кого-нибудь

толкового -- ну хоть Безумного  Рыбника.  Только  женщин не  бери  ни в коем

случае, даже  Сотофу.  Женщину там,  чего  доброго, сразу съедят".  --  "Это

где-то  на Левом Берегу?" -- неуверенно протянул я, изучая адрес. "Да, можно

сказать, по соседству с моим домом", -- кивнул  Маба  и невежливо  исчез, не

давая никаких объяснений.

     У каждого, наверное, есть  свой набор аксиом, так называемых "очевидных

вещей",  которые не  подвергаются сомнению. Моя личная коллекция  не  так уж

велика, однако я  твердо знаю: сэра Мабу  Калоха следует слушаться  во всем,

даже  если этот загадочный джентльмен  станет утверждать, будто бы  я должен

немедленно броситься  вниз головой  с  крыши  собственного  дома. Поэтому  я

послал зов Шурфу, сообщил начальствовавшему в те дни Мелифаро, что нам нужно

срочно  отлучиться,  чтобы  совершить  бессмертный  подвиг,  и  мы  с Шурфом

отправились на Левый Берег.

     Дом оказался нежилым: к воротам была прибита массивная доска с надписью

"Собственность г-на  Мокки  Келесса,  предназначена на продажу". Внешний вид

доски наводил на мысль, что недвижимость является объектом продажи со времен

царствования Халлы  Махуна Мохнатого, а  то и  дольше.  Зато  сад,  увы, был

обитаем,  это  мы  с Шурфом почуяли сразу. Не  увидели,  а  именно  почуяли:

неискушенному прохожему этот сад мог бы показаться райским.

     Для того чтобы увидеть истинный облик сада, нам пришлось отправиться на

Темную Сторону, где мир, который нам  удобно считать "настоящим", становится

прозрачным, а спрятанные под мясистой кожурой обыденности тайны выступают на

поверхность.  Обитатели  сада  на  Темной Стороне  смахивали на  безобразных

пауков,  вроде тех, что в  изобилии обитают  в кошмарных снах; в миру же они

были невидимы, но прожорливы и беспощадны. Вошедший  в  сад обрекал себя  на

мучительную и страшную смерть: его поедали заживо, а бедняга до самого конца

так  и не мог понять, что с  ним  происходит. Впрочем, была в поведении этих

невидимых  тварей какая-то странная  избирательность. Маба  был прав: женщин

они  предпочитали  мужчинам, искушенных в  магии --  невеждам,  а молодых --

старикам.  При  этом они  почему-то совершенно не интересовались  маленькими

детьми  и потомками эльфов -- даже теми, в  чьих жилах текло всего несколько

капель  крови   этой   древней  расы.  Окрестные  жители  потом  простодушно

рассказывали мне, что их ребятишки любят играть в этом "чудесном садике",  а

родители, насколько я понял, не  слишком  настойчиво возражали, полагая, что

самой большой неприятностью может стать объяснение с хозяином собственности,

если  он  когда-нибудь  здесь объявится... Счастье, конечно,  что  твари  не

интересовались детишками!

     Но все это мы  разузнали уже  позже. А в  тот вечер мы  отправились  на

Темную Сторону  и провели там несколько часов, изучая облик и повадки. Давно

мне не  было так страшно. Скажу честно: если  бы  не присутствие Шурфа, я бы

позорно бежал,  заперся  в  собственной спальне и  никогда в жизни больше не

пересек бы Хурон, ни за  какие коврижки  не сунулся бы на  Левый  Берег. Но,

хвала  Магистрам, он был  рядом, а рядом  с Шурфом Лонли-Локли  любой  может

позволить себе роскошь держаться героем, даже я.

     Как  ни  странно,  убить невидимых тварей оказалось  очень легко:  Шурф

поднял  левую руку  и  испепелил сад вместе с  его  кошмарными  обитателями.

Разумеется,  от  старого дома  тоже остался только пепел. Вернувшись в Дом у

Моста, мы  подготовили все  необходимые  документы,  чтобы возместить  ущерб

владельцу или его наследникам, однако никто из них  так и не объявился -- до

сих пор, кстати!

     На  следующий  день я плюнул на все дела  и отправился разыскивать  дом

Мабы Калоха. Старый хитрец устроил свое жилище таким образом, что  найти его

может только тот  гость, которого хозяин  желает видеть. Для  всех остальных

этого дома  попросту не существует. К счастью, мое общество редко вызывает у

Мабы  отвращение,-  возможно, потому, что я  крайне редко  злоупотребляю его

гостеприимством. Однако в тот раз  я потребовал разъяснений:  дескать, заказ

выполнен, потрудитесь расплатиться.

     "Ты хочешь знать,  откуда взялись  эти  твари? --  сочувственно спросил

Маба;-  Признаться, мне  тоже любопытно. Но я не знаю.  Во Вселенной, видишь

ли, полно всякой  пакости, а  в любом Мире рано или поздно находится безумец

достаточно талантливый,  чтобы  пригласить  их  в гости. Я знаю  немного: до

наступления  Эпохи  Кодекса  Мокки  Келесс  был  неплохим  колдуном,  он  не

принадлежал ни к одному из Орденов, действовал в одиночку. Подозреваю, что в

Смутные  времена  он, как  и  наш  с тобой  общий  друг Джуффин, был наемным

убийцей. Потом вел тишай-. шую жизнь, возделывал  свой сад, так сказать. Лет

пять назад  я  видел Мокки в  последний раз. Некоторое время спустя  его сад

начал вызывать у меня смутное беспокойство,  однако мне не  хотелось лезть в

чужие  дела.  Я и не лез. Но в  последнее время этот грешный сад стал совсем

скверным местом, жить рядом  с ним тягостно. К тому же  порой  он привлекает

внимание любопытствующих -- сам понимаешь, со смертельным исходом. И тогда я

как  честный гражданин  решил  обратиться в Тайный Сыск. А что,  имею полное

право! Теперь ты доволен, сэр строгий следователь?"

     Вскоре он меня вежливо выпроводил, сославшись на некую "важную встречу"

-- честное слово, мог бы придумать что-нибудь более оригинальное! Впрочем, я

и  сам  уже  был   готов  раскланяться:   колдовские  занятия   и  внезапное

исчезновение Мокки  Келесса если  и  не объясняли  все, то  по крайней  мере

давали  мне  возможность нарисовать себе  простую  и понятную картинку: дядя

перестарался, экспериментируя с Невидимой магией, и призвал к себе монстров,

обуздать которых  не  сумел.  Счастье  еще,  что они  не могли выбраться  за

пределы сада:  на Темной Стороне  мы с Шурфом ясно видели  магический  круг,

предусмотрительно очерченный с внутренней стороны ограды.

     Финальную точку в  этой истории поставила  Мела-мори, которая, выслушав

мой сбивчивый отчет, строго сказала:  "Я всегда считала, что нельзя заводить

домашних животных, если заранее не знаешь, как и чем их следует кормить". Ей

удалось выжать из меня улыбку,  которая  услужливо возвращается на  мои губы

всякий  раз, когда  я вспоминаю эту  скверную  историю,  --  все лучше,  чем

содрогаться от ужаса!

     "Бездомный  буривух". Дело было  простое, но противное. В Ехо случилось

несколько загадочных убийств. Поначалу  ими занималась Городская Полиция, но

после  десятого  по  счету  трупа сэр Кофа  решил,  что  надо брать  дело  в

собственные руки. К этому времени наш всеведущий "Мастер Кушающий-Слушающий"

уже знал, что на месте преступления  не  раз видели буривуха, встрепанного и

неприветливого.  Это   запомнилось:   буривухи  не  обитают   в  Соединенном

Королевстве и  вообще на нашем  континенте. Их  родина -- Арварох,  а  у нас

буривухи живут разве только в Большом Архиве и еще у нескольких частных лиц,

связанных со своими пернатыми питомцами какой-то таинственной разновидностью

дружбы. А этот  буривух выглядел бездомным,  общаться  ни  с  кем не  желал,

помощь принимать отказывался.

     Тогда  Меламори  вспомнила,  что сама вернулась  с  Арвароха  в птичьем

обличье.   Это  наводило  на   печальные  выводы:  если   Меламори   удалось

превратиться в птицу, значит, это могло получиться и у кого-нибудь еще.

     Нам пришлось начать охоту на буривуха, а у меня к этим птицам отношение

особое.  Я  их  не просто люблю, а испытываю  по  отношению к  ним обожание,

граничащее с  идолопоклонством. Потому и говорю, что дело было  противное, я

даже как-то умудрился отстраниться  от участия в охоте:  боялся, что рука на

птицу не поднимется.

     К  счастью,  я  один такой  идиот,  из  моих  коллег получились хорошие

птицеловы.  Охота  прошла  удачно.   "Бездомный"  буривух  оказался  пожилым

мужчиной  по имени Иххэ  Малла.  Когда-то он  был  Старшим Магистром  Ордена

Решеток  и  Зеркал;  после войны за  Кодекс отправился в  изгнание; скитания

привели  его  в  Арварох.  Магистр  Иххэ каким-то  образом  сумел  очаровать

тамошних буривухов и был обучен  разного рода  волшебным превращениям.  Я до

сих  пор иногда удивляюсь причудам человеческой природы: как  мог человек, в

совершенстве   изучивший   странную   магию  арва-рохских   птиц,   остаться

мстительным  и не слишком умным старикашкой,  долгие  годы носить за пазухой

подробный список  личных врагов, а  вернувшись в Сердце Мира, употребить все

свои  таланты на  неаккуратные  убийства,  на  раскрытие которых у нас  ушло

всего-то два дня?!

     "Одно другому не мешает", -- снисходительно  сказал мне тогда сэр Кофа.

Не знаю, не знаю... Впрочем, он старый и мудрый, ему виднее, конечно...

     "Маленькая  угуландская  горгона".  Славная,  между  прочим,  оказалась

девчушка, хоть и стала невольной виновницей первого после окончания войны за

Кодекс объявления национального траура, а личное знакомство с  ней чуть было

не стоило мне жизни.  Известие о том, что  все жители крошечного селения Ави

на севере Угуланда превратились в каменные изваяния, повергло нас в  панику.

Вот когда  нам  действительно недоставало сэра Джуффина:  целые сутки Тайный

Сыск  пребывал, можно сказать, в коме. У нас не было ни одной  стоящей идеи,

мы  не  могли  принять никакого  решения -- ни  впятером, ни поодиночке.  Мы

бездействовали  до  тех  пор, пока  Нумминорих вежливо  не спросил  меня: "А

почему бы кому-нибудь из нас туда не съездить?"

     Я  лишний  раз убедился, что власть и  ответственность лишают  человека

способности соображать: почему-то никому  из нас за целые сутки не пришло  в

голову отправиться  в  Ави  и уже там,  на  месте, попытаться  разобраться в

случившемся. Через час мы с Нумминорихом покинули Ехо и еще до заката смогли

осмотреть импровизированный музей скульптуры под открытым небом -- все,  что

осталось  от  жителей  Ави.  Камень,  в который  превратились их тела,  имел

необычный вид: своего рода гибрид ракушечника и янтаря: рыхлый, ноздреватый,

но  блестящий, окрашенный в  мягкий желто-оранжевый цвет. На  ощупь, однако,

каменные тела были неожиданно холодны -- странно, если учесть, что они целый

день простояли под лучами летнего солнца!

     Окаменели  не  только  люди,  но  и  домашние  животные: мы  то и  дело

натыкались  на застывшие в  нелепых позах изваяния индюшек, кошек,  лошадей.

Несколько  каменных воробьев валялись под кустарником, гнущимся под тяжестью

спелых ягод. Хвала Магистрам, хоть с растениями все было в порядке!

     Из-за угла дома, неуверенно пошатываясь, вышел крупный кот. Было видно,

что  он  очень  стар:  его  длинная  шерсть  поредела  и  отливала  серебром

(некоторые животные  с  годами лысеют  и седеют в  точности  как  люди).  Мы

обрадовались коту как  родному: "Живой зверюга!" Нумминорих тут же взял кота

на руки, погладил, полез в амобилер за съестными  припасами. Через несколько

минут он растерянно дернул меня за рукав: "Кот слепой, Макс. Точно-точно: на

одном  глазу  бельмо,  а  другой не  открывается..."  --  "Слепой?"  -- тупо

переспросил  я, смутно предчувствуя, что это очень важно, но еще не  понимая

почему. Именно тогда  слово "Горгона"  впервые пришло мне на  ум,  но  я  не

придал ему  особого  значения. Чем  плохи некоторые озарения: их очень легко

спутать с обычным мыслительным мусором, от которого всеми силами  стараешься

избавиться, чтобы "не мешал".

     Люди забавно устроены: в критических ситуациях  многие из  нас пытаются

делать не то, что действительно необходимо, а то, что  мы лучше всего умеем.

Мне как-то рассказали жуткую и нелепую историю времен войны  за Кодекс: один

студент,  запертый  в  горящем  доме,  даже  не  попытался  слезть  вниз  по

водосточной  трубе или уйти по крышам -- не  знаю в точности, что там  можно

было предпринять, но  пока человек жив, всегда есть шанс выкрутиться. Вместо

этого он залез на подоконник  и читал  наизусть стихи, которые успел выучить

за  время  пребывания  в университете, пока  на  него не  обрушилась горящая

балка.  Потом выяснилось,  что несчастный  юноша был лучшим  декламатором на

своем курсе; профессора старой школы его весьма хвалили и пророчили успешную

придворную карьеру. Считается, что парень  просто рехнулся от страха, но, по

моим наблюдениям,  многие терпящие бедствие почему-то  сходят с ума именно в

этом направлении.

     Вот и я тогда не стал обременять себя составлением  плана расследования

(в  чем, откровенно  говоря,  не  силен),  осматривать  местность,  добывать

какие-либо улики и зацепки (в этой  области я вообще болван каких  мало),  а

сразу же начал искать след живого среди  следов мертвых. Да, я мог биться об

заклад: люди, превратившиеся в  камень, были  мертвы,  поскольку  невозможно

спутать  след  мертвеца  и  след живого,  пусть  даже  тяжело  больного  или

околдованного человека.

     Мастер  Преследования  я хороший,  лучше даже, чем  Меламори, которую в

свое время пригласили на службу в Тайный Сыск именно в этом качестве. Однако

в  Ави я,  мягко говоря, сел  в лужу. Здесь было  слишком  много  мертвецких

следов, так  что к ночи я сам лежал пластом среди  каменных изваяний,  почти

такой  же  мертвый,  как  они.  Остывал понемногу.  Нумминорих  до  рассвета

отпаивал меня бальзамом Кахара из походной фляги и пытался подбодрить, в чем

весьма  преуспел.   В  конце   оздоровительного  сеанса  он   предложил  мне

прогуляться  по селению "разведать, что  там  и  как",  по  его собственному

выражению. Я согласился -- не столько потому, что действительно  рассчитывал

обнаружить там  нечто важное (я был  совершенно уверен, что весь этот кошмар

--  дело рук какого-нибудь  могущественного злодея, который уже давным-давно

празднует победу где-нибудь на другом краю Вселенной), а  просто  так, чтобы

доставить удовольствие своему другу... ну и развеяться заодно.

     Оказалось,  что  прогулка по опустевшему  селению жители которого стали

каменными  истуканами,-  не  совсем  то  мероприятие, которое  действительно

помогает "развеяться". Зато в одном из домов мы услышали тихий детский плач,

доносящийся из погреба. Восхищенно переглянувшись, мы бросились  к лестнице,

громко выкрикивая какие-то утешительные глупости -- ну что еще два  взрослых

мужика могут говорить ребенку, попавшему в такую передрягу...

     "Дяденьки, только  не смотрите  на меня, -- рыдая попросила девочка,- а

то тоже станете камушками. Это все из-за меня случилось, я теперь знаю".

     Хорошо,  что  она  успела  нас  предупредить.  И  счастье,  что  мы  не

отмахнулись  от  ее просьбы.  Потому что малышка оказалась  самой  настоящей

горгоной, чей взор обращает все живое в камень.

     Я резко  затормозил у  двери, ведущей в погреб.  Нумминорих непонимающе

хлопал глазами  и рвался вперед, но я его не пустил. Дальнейшие переговоры с

ребенком велись через запертую дверь. Мне даже сейчас становится не по себе,

когда  я  думаю,  что  еще секунда  и памятник  в полный  рост  был  бы  мне

обеспечен. Памятник сей, впрочем, вряд ли имел  бы большой успех  в столице,

поскольку он изображал бы меня в дорожном костюме и без тюрбана...

     Маленькая горгона поведала нам свою коротенькую печальную историю. Этот

жуткий дар, разумеется, не  был врожденным, а пришел к  ней во сне  -- всего

три дня назад. Девочка  не  помнила  подробностей, лишь рассказывала, что ей

приснилось "радужное облако", а в облаке кроме нее была еще "тетенька, злая,

но  добрая"  (я перевел  эту фразу  так:  женщина  в  радужном облаке  имела

зловещий вид,  но  с ребенком  вела  себя  ласково). "Злая добрая  тетенька"

посулила девочке некий подарок,  а на  прощание "поцеловала в глазки". Потом

девочка проснулась и отправилась на кухню -- завтракать. Когда ее родители и

четверо братьев в мгновение ока стали каменными истуканами, она испугалась и

побежала  к соседям  --  звать на  помощь.  Когда окаменела толстая соседка,

ребенок начал стучаться в другой дом. Ави -- очень маленькое селение. Ничего

удивительного,  что  уже  к  вечеру  маленькая  горгона  осталась  в  полном

одиночестве, если не считать слепого соседского кота,  который ее боялся и к

себе не подпускал. Она плакала, пока не уснула, а во сне к ней снова явилась

ее загадочная  "крестная" и спрашивала: "Ну разве не  веселая игра?" Девочке

"игра", однако,  не понравилась.  Она была  нормальным, веселым, привязчивым

ребенком, очень любила маму, папу, братиков, соседей, кошек и воробьев.

     Поутру маленькая горгона  проснулась с  твердой уверенностью:  она одна

виновата во всем, что случилось. Злая женщина из  сна поцеловала ее в глаза,

и  теперь все,  на кого она посмотрит,  превращаются в камень.  С логикой  у

девчушки все было в полном порядке, надо отдать ей должное. Впрочем, она еще

раз  проверила  свое  утверждение:  вышла  на  улицу и  бродила  по мертвому

селению, пока не увидела стайку лесных пичужек,  деловито объедающих ягодный

куст.  Девочка  довольно долго рассматривала  птиц,  и  все  было  в  полном

порядке,  пока  одна  из  птичек  не уставилась  на  нее  темными блестящими

бусинами глаз. Легкое  пушистое  тельце  тут же превратилось в бессмысленную

безделушку  из желтого камня;  маленькая  горгона  с ревом  побежала  домой.

Теперь у нее не осталось ни сомнений, ни надежды.

     "Я никуда отсюда не  выйду.  Буду сидеть здесь, пока не умру, -- твердо

заявила  она. --  Я стараюсь  ничего  не  кушать,  и  когда  я  скоро  умру,

никто-никто больше не станет камушком".

     Мы с Нумминорихом растерянно переглянулись. "Скоро умру", понимаете ли.

Дети иногда кажутся жестокими, потому что мыслят ясно и называют вещи своими

именами.  В  сущности,  малышка  была совершенно  права,  приговорив  себя к

смертной  казни  через  сидение  в погребе.  Но, к  счастью,  в  Соединенном

Королевстве  давным-давно  отменили  смертную  казнь.  И мы,  как  служители

закона,  были просто обязаны придумать какой-нибудь менее  кровавый выход из

положения.

     "Умирать  тебе не  нужно,  -- наконец сказал  я.  -- Достаточно  просто

завязать глазки платком.  У тебя  есть платок? Только не прозрачный. А потом

мы  с тобой поедем  к доктору, и  он тебя  вылечит,  все станет как раньше".

Девочка озадаченно молчала. Очевидно, такой простой вариант не приходил ей в

голову. "Здесь есть мамин передник, -- наконец сказала она. -- Возьмите меня

к доктору. Только не ругайте меня, хорошо? А то я опять буду плакать, а папа

говорил, что плакать перед чужими стыдно".

     Стыдно ей, видите ли...

     Она   наконец   вышла.   Белокурая  девчушка  с   острыми  локотками  и

трогательными веснушками на облупленном носике. На лице  чудовищных размеров

повязка:  наша маленькая приятельница аккуратно  сложила материн  передник в

несколько слоев и обмотала  им \не  только глаза -- полголовы! Она доверчиво

взяла   меня   за  руку,  другую  лапку  сунула  Нумминориху   и  взвизгнула

восторженно, ощутив наши пожатия: "Не превратились, не превратились!"

     Я  сдал  ее  на руки леди  Сотофе Ханемер. Решил: пусть  женщины Ордена

Семилистника разбираются с маленькой горгоной и со "злой доброй тетей" из ее

сна  заодно.  Я был  уверен, что у  Сотофы куда  больше шансов  на  успешное

завершение  этого дела,  чем  у меня, да  и  девчушку  в хорошие руки (самые

лучшие руки в Соединенном Королевстве) пристроил.

     На  прощание  меня  наконец осенило: я подарил  малышке  солнцезащитные

очки,  которые несколько лет провалялись у меня дома в качестве бесполезного

сувенира с "исторической  родины". В  Ехо  темные очки никто не носит,  а  я

стараюсь не очень выделяться в толпе: у меня и без того та еще  репутация...

По дороге  к  резиденции Ордена Семилистника я свернул  на рынок и купил там

толстую  индюшку, явно предназначенную на убой.  С  девочкой мы договорились

так: она наденет очки под присмотром леди  Сотофы  и попробует посмотреть на

птицу.  Если  индюшка окаменеет  --  что  ж,  это ничем не  хуже,  чем  быть

зажаренной.  А  если с  ней  все  будет  в порядке  -- значит, моя маленькая

подружка может продолжать смотреть на мир  -- через зеленоватые стекла очков

он тоже вполне привлекателен.

     Через  час леди  Сотофа  великодушно прислала мне  зов  и сообщила, что

эксперимент  с  индюшкой  увенчался  полным  успехом.  Правда, насколько мне

известно,  женщину из  радужного  облака,  истинную  виновницу происшествия,

ведьмы  Семилистника  пока не обнаружили.  Поэтому в подвалах Иафаха  теперь

хранится огромная партия темных очков -- на всякий случай...

     Я отвернулся от полки с отчетами, но пестрые этикетки, надписанные моей

собственной рукой,  все  еще  плясали  перед  глазами:  "Голомский  кисель",

"Человек  без  проблем",  "Наездник  громового  аромата", "Гобелен  королевы

Вельхут", "Йонохская печать"...

     Вот-вот. Надо быть честным с собой: именно Йонохская печать и не давала

мне покоя. Опаснейшая штуковина. Но и полезной может быть как никакая другая

волшебная  вещь. Свойства ее способны свести  с ума  человека,  отягощенного

избытком воображения.

     Можно записать  на бумаге  все,  что взбредет  в голову: например: "сэр

Шурф   Лонли-Локли   становится  куманским  халифом",,  или:  "сэр  Мелифаро

превращается в юную леди", или даже: "сэр Кофа Йох садится на диету"...-  да

какая, к  черту, разница, написать можно все что угодно, любую чушь! Но если

тот,  о ком идет речь,  распишется на  бумаге и поставит  сверху эту грешную

печать, все написанное сбудется в ближайшие же дни.

     Поначалу я удивлялся: как вообще мог уцелеть  мир, в котором существует

столь  опасный  предмет?! Немного  поразмыслив,  понял: все дело в  подписи.

Подпись должна  быть поставлена добровольно, в здравом уме и твердой памяти,

в противном случае волшебство не подействует. Поэтому владелец печати может,

по  большей части,  лишь  желать  всяческих  земных и  неземных  благ  себе,

любимому, а от таких пожеланий мир, как правило, не переворачивается.

     Конечно, если  бы  Йонохская печать  в свое время  попала в  руки моего

старого приятеля  Лойсо Пондохвы или одного  из его коллег, Миру пришлось бы

несладко. Но мудрая судьба позаботилась, чтобы все эти годы печать пребывала

в забвении, о ней  даже  легенд не рассказывали. Было  несколько  записей  в

Королевских архивах, но не все древние записи  принято  принимать на веру. А

сама волшебная вещица хранилась  в одном из сундуков, которые были зарыты на

заднем дворе безымянных развалин на окраине Левобережья.

     Она бы покоилась  под землей еще Магистры  знают сколько столетий, если

бы  Его Величеству  Гуригу  в  начале этого года не  пришла блажь привести в

порядок столичные окраины. Живописные руины, которые  простые любители пеших

прогулок  с любимыми девушками  вроде меня считают  чрезвычайно романтичными

декорациями для задушевных бесед и первых поцелуев, были  сочтены чуть ли не

национальным   позором  и  ликвидированы  в   фантастически   сжатые   сроки

(подозреваю, что без Черной магии тут  не обошлось). В начале лета на  месте

загубленных исторических достопримечательностей  уже начали спешно разбивать

парки,  что, признаться, почти  примирило  меня с  этой варварской акцией. Я

считаю,  что  в  идеальном  городе  парков  должно быть  больше,  чем  жилых

кварталов,  и  если  так  пойдет  дальше,  Ехо  скоро  будет  отвечать этому

требованию.

     Садовники, собственно говоря, и нашли сокровища. Люди простые, разумные

и  практичные,  они  рассудили,  что клад надо тихонько,  без лишнего  шума,

отнести домой  и  посмотреть,  что  он собой представляет.  Если  в сундуках

ценные веши, их следует разделить поровну, а если полусгнившие древние книги

-- торжественно отдать властям и потребовать награду.

     Содержимое  сундуков показалось  мудрым  садовникам  более  ценным, чем

награда,  которую  можно получить за  такую  находку,  поэтому  они не стали

обременять нас  пустыми  хлопотами,  а  тихонько поделили его  между  собой.

Невелико  преступление: в  глубине души я тоже убежден, что клад принадлежит

тому, кто его нашел, и никому более.

     Но   среди  драгоценной  бижутерии  были  и  другие  "безделушки",  при

изготовлении которых использовалась уже изрядно  подзабытая магия древности.

Когда  дело  о  Йонохской печати  было  закрыто,  а  уцелевшие  исторические

ценности  -- изъяты  у их  счастливых обладателей, сэр Кофа,  единственный в

своем роде  специалист по "простым волшебным вещам",  озабоченно кряхтел над

инвентарным списком сокровищ и  ежесекундно хватался за голову: если  бы все

эти  амулеты  были пущены  в ход одновременно,  в  Мире  наступил  бы  хаос,

однозначно!  К  счастью, садовники  и не подозревали,  что попало им в руки:

волшебные вещицы по  большей части украшали их прихожие, на зависть соседям,

молочникам и почтальонам.

     С Йонохской печатью дело, однако, вышло иначе.

     У одного из садовников был взрослый сын. То есть у остальных, вероятно,

тоже  имеются взрослые дети, но они не имеют никакого отношения к дальнейшим

событиям.  Сын  садовника,  маленький  невзрачный  господин  по имени  Тетла

Брикас, служил личным помощником престарелого университетского профессора, а

на досуге коллекционировал сведения о волшебных талисманах  древности. Хобби

похвальное:  увлекательное,  познавательное  и  небескорыстное -- никогда не

знаешь,   какой  из  описанных  в  древних  рукописях  магических  предметов

попадется  на  твоем  пути.  Тетла Брикас был умен и  образован, он  обладал

хорошей  памятью,  богатым  воображением,   свободным   доступом   к  тайным

университетским  архивам и почти неограниченным запасом  свободного времени:

его шеф считался  глубоким стариком  еще до войны  за Кодекс и слишком любил

покой  и  размеренный  ритм  жизни  (всего  две  лекции   в  неделю),  чтобы

перегружать своего помощника текущей работой.

     Одним  словом,  Тетла Брикас  принадлежал к тем немногим счастливчикам,

которые имеют возможность полностью посвятить себя любимому делу и преуспеть

1 в оном без риска потерять "верный кусок хлеба" и прочие житейские ценности

из  разряда непреходящих. Если  бы  он демонстрировал  свои знания в  нужное

время,  в   нужных  местах,  ему,   несомненно,   уже  давно  предложили  бы

профессорскую должность. Однако он предпочел ловить удачу за другой хвост.

     Все так удачно совпало: Йонохская печать оказалась в доме, куда изредка

захаживал  компетентный специалист, способный с первого взгляда понять,  что

за  вещь  перед ним.  Заполучить  в  подарок  волшебную  вещь,  которую  его

практичный отец собирался приспособить для колки  орехов (чтобы  без дела не

стояла), было проще простого.

     Следующие несколько  суток  Тетла  Брикас  провел без  сна, в разъездах

между своей холостяцкой  квартиркой, где хранилась обширная  коллекция копий

древних  рукописей, и  университетским Архивом.  Приятель, служивший в Замке

Рулх, по дружбе провел неугомонного исследователя  в Королевский  Архив,  да

еще   и  полночи  караулил  под  дверью,  чтобы  Тетла  мог  спокойно  снять

интересующие его копии. Он  считал Тетлу  безобидным чудаком,  помешанным на

старье, но любил в нем  веселого товарища давно минувшего детства; к тому же

коллекционирование  копий  никогда  не считалось в  Соединенном  Королевстве

большим  грехом:  закон есть  закон,  конечно,  но во  имя  государственного

благополучия следует потакать безобидным человеческим слабостям.

     Ага, "безобидным", как же...

     Незадолго до конца лета миру было  явлено первое чудо Йонохской печати.

Скромный помощник университетского профессора подал прошение об отставке и в

тот  же  день переехал  в роскошный  дворец,  невесть  откуда появившийся на

берегу  Хурона.  Никто  не удивился  внезапному появлению  нового  памятника

архитектуры в самом центре столицы,  поскольку  (это  мы  узнали уже  позже)

первая  бумага  была составлена  очень  грамотно:  "Тетла Брикас  становится

владельцем  роскошного  замка  на берегу  Хурона и  несметных богатств,  это

никого  не  удивляет".  Благодаря   столь  удачному  речевому  обороту  даже

педантичный сэр Шурф  Лонли-Локли  не придал значения внезапному появлению в

Ехо нового дворца -- а ведь он ежедневно дважды проезжал  мимо нового жилища

хитроумного коллекционера,  добираясь из дома к  месту службы и  возвращаясь

обратно.

     При всех своих достоинствах счастливый обладатель Йонохской  печати был

начисто  лишен  воображения.  И хвала Магистрам! Он владел печатью несколько

дюжин дней кряду, но не  нанес никакого ущерба равновесию Мира. Как  старуха

из  "Сказки о рыбаке и  рыбке",  он чуть  ли не ежедневно  менял  хорошее на

лучшее: его  замок становился выше  и периодически перемещался  с  места  на

место, когда жильцу начинало казаться, что вид  из окна спальни недостаточно

хорош.  Число  сундуков  с  драгоценностями  росло,   наряды  день  ото  дня

становились  все  роскошнее,  а  число  его   личных  амобилеров  постепенно

перевалило за дюжину. Внешний вид Тетлы Брикаса тоже претерпел изменения: он

стал  высоким  мускулистым рыжеволосым  красавцем,  так  что  легкомысленные

горожанки порой  бросали  все свои  дела и брели за  ним, чтобы узнать,  где

живет   этот  невероятный  красавец,   и  нет  ли   --  ах!  --  возможности

познакомиться с ним поближе.

     Вскоре  его именовали не  иначе как  "сэр  Брикас",  на стене  гостиной

появился фамильный герб, а в комоде -- бумаги, свидетельствующие о древности

и знатности  графского  рода Брикасов. Старик  отец  переехал  в собственный

замок на Левом  Берегу; там новоиспеченный "граф" продолжил копаться в саду.

В отличие от богатых садоводов-любителей, живущих по соседству, он делал это

профессионально,  но без особого удовольствия  --  так,  по  привычке.  Друг

детства,  пустивший счастливчика  в  Королевский  Архив,  получил  в подарок

двухэтажный дом в Новом Городе, лакированный амобилер и открыл личный счет в

Управлении Больших Денег:  Тетла был не из тех,  кто забывает добрые услуги.

Поговаривали о скором браке Тетлы Брикаса (не то с лохрийской принцессой, не

то с кузиной Шиншийского  Халифа), что никого не  удивляло  -- как  и прочие

внезапные перемены в жизни простого университетского ассистента...

     Этот  счастливчик  мог бы до сих  пор распоряжаться Йонохской печатью в

свое удовольствие, но ему надоело оставаться в тени. В глубине души скромный

коллекционер древностей  жаждал  не столько всеобщей любви (которая у него в

последнее  время   имелась  в   избытке),   сколько   аплодисментов.  А  вот

аплодисментов-то и не было. И тогда "граф" Брикас  совершил, можно  сказать,

роковой поступок:  на  очередной бумаге, которая должна была улучшить  его и

без того замечательную жизнь,  он написал:  "Граф Тетла Брикас удостаивается

Высшей Королевской  награды, все  вокруг  удивляются". Расписался,  приложил

Йонохскую печать и замер в ожидании триумфа.

     Это стало началом конца. Не  только  бывшие  соученики, соседи и просто

приятели  Тетлы  Брикаса  изумленно заахали над  первыми полосами  столичных

газет.  В  тот  же день наш  сэр Кофа  возвратился из  вечернего  похода  по

городским трактирам в состоянии почти  мечтательном -- верный признак  того,

что Мастер  Слышащий  начал  разматывать очередной  запутанный клубок  чужих

секретов.

     "Весь город только  и говорит  о Королевской награде,  которую  получил

некий граф Брикас, -- сообщил он мне.  И задумчиво  добавил: -- Удивительное

дело:  Королевские награды не раздаются просто так, безо всякого повода, "за

заслуги перед Соединенным Королевством", как написано в Высочайшем Указе. Да

и никаких  таких заслуг,  кроме брачного предложения  Шиншийскому  правящему

дому, за этим графом Бри-касом не водится,  я уже навел справки. Более того:

кажется, он и не граф  вовсе. По крайней мере,  еще  недавно его папаша  был

садовником, а  сам сэр Брикас  служил в  Королевском  Университете. Занятный

авантюрист...  Надо  будет  заняться  этим  делом,  благо  все  равно  скука

смертная".

     Самый  страшный  зверь -- это заскучавший  Кофа.  Два дня  спустя Тетла

Брикас,  печальный  и  растерянный,  сидел   в  моем   кабинете  и  сбивчиво

рассказывал историю своего внезапного возвышения. Йонохская печать лежала на

столе,  сэр  Кофа  взирал на  нее  с  опасливым благоговением:  оказывается,

легенду про эту печать он слышал еще в детстве, но даже тогда не верил в  ее

существование: слишком уж неправдоподобно все это звучало.

     "Это -- самая опасная волшебная вещь за всю историю существования Мира,

--  сурово резюмировал Кофа.  -- Пожалуй, вы действительно заслужили  Высшую

Королевскую награду, господин Брикас:  будь вы хоть  немного более  азартным

или просто любопытным  человеком, Мир мог бы рухнуть. Какое счастье,  что вы

оказались бездарным занудой!"

     С  беднягой Брикасом мы  поступили  гуманно: он  сохранил  свои дворцы,

драгоценности, амобилеры и  графское звание; даже Высшая Королевская награда

осталась  при  нем  -- в  обмен на клятву  о  неразглашении тайны  Йонохской

печати. Поскольку дело касалось государственных  секретов и даже в  какой-то

мере  репутации  самого Короля, клятва была особенная: нарушивший ее обрекал

себя на медленную мучительную смерть. Хвала Магистрам, Тетла Брикас оказался

весьма впечатлительным человеком:  когда  я в  красках расписывал  ему,  как

выглядит тело клятвопреступника  примерно за  неделю  до похорон, он потерял

сознание. Мы могли не сомневаться: он будет молчать.

     Некоторое  время  сэр  Кофа  потратил  на то, чтобы  собрать  остальные

волшебные вещицы. Садовников  сначала припугнули  перспективой провести пару

лет в Холоми  за хранение волшебных талисманов  в домашних условиях, а потом

отпустили восвояси и даже выплатили  компенсацию: когда занимаешься делом, в

ходе  которого никто не пострадал,  надо постараться, чтобы и наказанных  не

было.  В Ехо принято считать, что судьба  не любит несправедливости и  может

отомстить излишне строгому служителю закона.

     Теперь  Йонохская  печать   хранилась  в  нашем  сейфе,  как  и  прочие

магические предметы, конфискованные у кладоискателей. По этому  поводу  мы с

коллегами  держали  совет,  в  результате  которого   набрались  наглости  и

объявили, что волшебные вещи являются, можно сказать, орудиями нашего труда,

поэтому логично  оставить их  в арсенале Тайного Сыска,  а не  передавать на

хранение в  какой-нибудь музей, откуда их,  кстати сказать,  рано или поздно

сопрут   предприимчивые   охотники   за   чудесами.   Король   как   человек

рассудительный и, что еще более важно,  достаточно равнодушный к чужим делам

тут же с нами согласился.

     Разумеется,   при  жизни  Великого  Магистра  Нуфлина   Мони  Маха  сей

стратегический  финт ушами нам  вряд ли удался  бы.  Покойный  глава  Ордена

Семилистника с  величайшим  удовольствием  наложил бы лапу на все  сокровища

Мира: волшебные  они там или нет -- это уже  дело десятое. Но  эпоха Нуфлина

миновала  безвозвратно; согласно его завещанию  новым Магистром  Ордена  мог

стать только тот, кто придет к Явным Воротам  Иафаха на  закате с непокрытой

головой  и произнесет  некие заветные слова, звучание  которых  заставит все

окна резиденции  распахнуться и  снова  захлопнуться,  а  бумажка  с  нужным

заклинанием до сих пор хранилась у меня и возводить кого-либо в сан Великого

Магистра Ордена Семилистника я пока не намеревался. В  отсутствие начальства

всеми  делами  в  Ордене  негласно  заправляли  женщины Семилистника,  а  их

предводительница  леди Сотофа Ханемер лишь нетерпеливо отмахнулась от  меня,

когда   я  вежливо   осведомился,  не   претендует   ли  она   на  обладание

вышеупомянутыми    магическими   талисманами.   Леди   Сотофа   --   слишком

могущественное   существо,    чтобы   всерьез   интересоваться    волшебными

побрякушками, к  тому  же, насколько я  могу догадываться,  Сотофу, как и ее

старинного  дружка  Джуффина,  интересуют  такие области  тайных знаний, где

магические вещицы, даже самые могущественные, совершенно бесполезны.

     Итак,  Йонохская  печать  лежала  в  сейфе,  ключи  от  которого сейчас

хранились у меня; через три дня я передам  их Мелифаро, поскольку придет его

очередь усаживаться в кресло начальника.

     Эта грешная печать стала самым притягательным  искушением в моей жизни.

Разумеется, я не  нуждался ни в улучшении жилищных условий, ни  в увеличении

своего банковского счета, ни  в титулах, ни в невестах из королевских семей.

Даже внешность менять было ни  к чему: Меламори моя  рожа вполне устраивает,

да и многие другие леди  поглядывают на меня с нескрываемым интересом: такой

тип внешности, как у меня, считается в Угуланде чуть ли не  эталоном мужской

красоты,  хотя, пока я жил  дома, форма моего носа и разрез глаз приводили в

экстаз разве что старушку  соседку, да и то лишь потому, что я был похож  на

кого-то из героев ее юношеских романов...

     Одним  словом, я не нуждался в  услугах Йонох-ской печати для повышения

качества жизни: что-что, а жизнь у меня и без того удалась -- дальше некуда,

хоть мордой в салат падай! Не стал бы я просить и могущества: этого добра  у

меня  было куда  больше,  чем требовалось,  честно говоря. Не было  у меня и

планов радикального изменения  мироустройства: этот  прекрасный  Мир  вполне

устраивал  меня таким, каков он есть,  поскольку лучше все равно невозможно:

хвала  Магистрам,  мне было  с чем  сравнивать...  Честно говоря,  Йонохская

печать требовалась  мне только для того,  чтобы найти Джуффина  и помочь ему

вернуться домой. Эта идея занимала в моем сознании почетную

     должность навязчивой.

     Дело, конечно, было  не только в том, что я  тосковал  без  Джуффина --

потерпел бы, не  проблема. Да и без его отеческой опеки обходиться уже давно

привык. И, разумеется, я отдавал себе отчет в том, что шеф вряд ли предпочел

бы необходимость  по традиции ежедневно приезжать  в Дом у Моста открывшейся

перед  ним  возможности  странствовать  в  неизвестности.  Мне было  отлично

известно,   что   охота   на   тайны  составляла   единственный  смысл   его

существования, так что если рассуждать теоретически, сэр Джуффин должен быть

сейчас счастлив как никогда прежде...

     Но это  теоретически. А  на  практике меня уже давно одолевали какие-то

смутные предчувствия -- иначе как "нехорошими" их не назовешь. Порой я почти

физически ощущал себя загнанным в ловушку -- при этом внешние обстоятельства

никоим образом  не могли способствовать  такому состоянию души. Иногда я был

готов поклясться, что это странное тоскливое томление испытываю не  я сам, а

кто-то другой -- я лишь отражал размытые очертания чужой тоски, как  тусклое

зеркало  в темной комнате. Хуже всего,  что я был почти уверен: мои скверные

переживания каким-то образом связаны с Джуффином.

     Признаться, мне было довольно сложно вообразить ситуацию, в которой мой

шеф  мог  бы нуждаться  в посторонней помощи... но,  впрочем,  что  я знал о

тайнах, которые поманили его за собой? Правильно, ничего.

     Нельзя сказать, будто  я  сидел  сложа  руки. Трижды  я просил совета у

могущественных колдунов,  которые,  как  мне  казалось, чуть  ли  не обязаны

прийти мне  на помощь в таком деле:  у леди  Сотофы, у Мабы Калоха и даже  у

кеттарийского шерифа  Махи Аинти, благо  он редко оставляет  без  ответа мой

зов. Все трое были единодушны:  "не лезь в дела Джуффина,  мальчик, они тебе

пока не по зубам". Как будто я сам этого не понимал... Рассказать мне о том,

где  сейчас Джуффин  и  что  с  ним  происходит,  они  мне  тоже  решительно

отказались.  Дескать, они и сами  в  жизнь Джуффина не вмешиваются, а посему

понятия не имеют... Ага, так я им и поверил!

     Оставленный  наедине с тягостными предчувствиями и мрачными мыслями,  я

понемногу  сходил  с  ума.  По  идее,  мне  следовало  бы  молить  судьбу  о

неприятностях: когда в Ехо случалось что-нибудь из ряда вон выходящее, вроде

истории с буйными  воинами  Дрох-мора  Модиллаха,  у  меня  не оставалось ни

времени,  ни  сил  на  собственные  навязчивые  идеи.  Когда  же   наступала

счастливая  пора  блаженного безделья, я  вынужденно приступал к  очередному

этапу душевной борьбы. Рано или поздно я должен был дойти до предела.

     Судьбе  было  угодно, что это случилось именно в тот день, когда в моем

кармане бренчали ключи от сейфа, в котором хранилась Йонохская печать.

     Самые  чудовищные  глупости  в своей жизни  я всегда совершал,  отлично

сознавая,   что  делаю   не  что-нибудь,  а  именно   чудовищную   глупость.

Сознавать-то  сознаю,  но  не останавливаюсь, а лишь завороженно наблюдаю за

собственными действиями  как  бы со стороны,  словно не мне предстоит  потом

расхлебывать  последствия. Кролик и удав в одном  лице,  провокатор и жертва

провокации, сам себе наказание!

     Вот и сейчас я медленно,  словно растягивая удовольствие, взял заранее,

вчера еще, приготовленный лист бумаги (самопишущие таблички тут не годились)

и аккуратно, стараясь  придать  своему  неразборчивому  почерку  более-менее

пристойный вид, написал: "Сэр Джуффин Халли возвращается из своих странствий

живой и невредимый". Написал и  сразу порвал, поскольку сообразил, что такая

формулировка  требует  личной  подписи  самого  Джуффина  --  а  где  я  ее,

интересно, возьму?!

     Пришлось  писать заново: "Сэр Макс отправляется на помощь сэру Джуффину

Халли   и  помогает  ему  вернуться  домой".  Поставил   точку,   размашисто

расписался. Неторопливо, словно в глубине души надеясь, что  мне помешают, я

извлек из кармана  связку  ключей, открыл  сейф, достал печать.  Запер сейф,

спрятал  ключи.  Печать  лежала на  столе,  как  неопровержимая  улика моего

грехопадения,   вот   только  желающих   стать   свидетелями   почему-то  не

обнаруживалось. Я взял печать в руки.

     Вырезанная  из  невзрачного  зеленовато-серого  камня, инкрустированная

дешевыми блестящими кристаллами,  Йонохская печать совершенно не производила

впечатления могущественного талисмана. Возможно, именно по этой причине я не

стал класть ее на место, а поднес к губам и несколько раз энергично выдохнул

теплый воздух. Аккуратно приложил  печать к  бумаге.  Потом запер кабинет на

ключ (сейчас свидетели мне уже не требовались, поскольку  останавливать меня

было поздно)  и поспешно вернул печать обратно в  сейф. Бумагу же сжег -- не

потому,  что  этого требовал обряд, а потому, что  за мной  водится скверная

привычка  разбрасывать  важные  документы в  самых  неподходящих  для  этого

местах. Теперь,  когда глупость уже была совершена,  я искусно заметал следы

-- словно это могло помочь мне избежать последствий.

     Только  несколько  минут спустя, когда пепел  был  тщательно развеян по

ветру, стол протерт, а кабинет проветрен, я испугался.  Мне пришло в голову,

что  было бы разумнее написать:  "они  оба возвращаются домой",  потому  что

судьба  умеет  мстить тем, кто слишком небрежно с ней  обращается... Но дело

уже было сделано. Теперь оставалось только ждать, чем все закончится.

     Я стиснул зубы,  приказал себе улыбаться  и отправился на ужин  с сэром

Рогро. Весь  вечер я старательно разыгрывал веселье  и беззаботность, да так

успешно, что  когда к нашему обществу присоединилась Мела-мори,  ей в голову

не пришло, что со мной что-то не так. Я мог принимать поздравления: провести

Мела-мори практически невозможно.

     Впрочем,  позже,  когда  мы  уединились в  Мохнатом Доме, я  сам ей все

рассказал.  В  самом   оптимистическом  тоне,  разумеется.  Дескать,   успех

мероприятия  гарантирован, мне ничего не грозит и  вообще  жизнь  прекрасна.

Меламори выслушала меня внимательно и спокойно, а когда я  умолк, попросила:

-- Покажи мне, пожалуйста, эту бумагу, Макс.

     --  Я бы с радостью, но  ее  уже  нет,- растерянно протянул я. -- Сжег,

чтобы никому на глаза не попалась.

     -- Собственно, меня интересует только одно, -- все тем же подозрительно

спокойным тоном сказала она.  --  Я  хочу точно  знать,  что ты там написал:

"Джуффин возвращается домой" или "Джуффин и Макс возвращаются"?

     --  Не так и не  так,  -- неохотно ответил я. -- Просто: "Макс помогает

Джуффину вернуться домой". По-моему, очень хорошая формулировка.

     -- Да, неплохая, --  согласилась Меламори. -- У твоей формулировки есть

только  один  недостаток. Несущественный,  разумеется... Она не дает никаких

гарантий, что ты тоже вернешься домой.

     -- Но почему я не должен вернуться домой? -- почти жалобно спросил я.

     -- Так...  Не знаю.  Не у  одного тебя бывают скверные предчувствия, --

сухо сказала она. Отвернулась от меня  и вышла из комнаты. Я нашел ее внизу:

моя  гордая леди изо всех сил старалась смыть с  лица следы недавних слез. Я

сделал вид, что ничего не заметил.

     -- Не сердись, -- робко попросил я.

     -- А я и не сержусь, -- мягко сказал она. -- Просто стараюсь привыкнуть

к мысли, что моя жизнь очень скоро может закончиться. Потому что если  ты не

вернешься...

     -- Если я вдруг не вернусь, ты найдешь меня,- ободряюще улыбнулся я. --

Найдешь и снова вытащишь из болота, как это уже было однажды.

     -- Да, это мысль,  -- деловито согласилась она. -- Ладно, договорились.

Найду.

     Больше к  этой теме  мы  не  возвращались:  все было сказано, и  мы оба

знали,  что  обещание  Меламори   было  не   отговоркой  и  тем   более   не

сентиментальным  лепетом,  а  планом  действий,  который  будет  приведен  в

исполнение,  если понадобится. Мне,  честно говоря,  сразу  стало спокойнее:

легко верить человеку, который уже однажды спас тебе жизнь.

     В  эту  ночь  произошло  еще много  хорошего,  но  ничего из  ряда  вон

выходящего. Признаться, я  был даже  немного разочарован: если верить словам

бывшего  владельца Йонохской печати,  исполнение желаний  наступало если  не

немедленно, то очень и очень скоро. Поначалу я предполагал, что чудеса будут

поджидать меня во сне, как это уже  не раз случалось. Однако нет  -- я  дрых

как бревно бесчувственное, дивные сновидения меня не посетили; как следствие

я проснулся

     Речь идет о событиях, описанных В повести "Гугландские топи". 345

     в собственной постели, и нельзя сказать, что  меня это сильно огорчало.

Сейчас вчерашняя безумная выходка казалась мне  делом столь давних дней, что

ее  следовало  навеки  похоронить  на  задворках памяти -- чтобы  не  мешала

наслаждаться жизнью.

     В таком  легкомысленном настроении я отправился завтракать. Мне удалось

развеселить Меламори, которая поначалу была хмурой и сосредоточенной, словно

уже начала заблаговременно составлять план моих поисков.

     Утро  удалось  на славу: удивительно  теплое для  зимнего дня, оно было

чертовски похоже на весеннее,  даже ветер пах так, как бывает только весной:

сыростью, медом и дымом. Я послал зов сэру Кофе и с  удовольствием  выяснил,

что  в  Дом у  Моста можно  не  слишком  спешить:  все равно  там ничего  не

происходит. На приоткрытое окно уселась лесная птица  и доверчиво защебетала

что-то  на своем птичьем языке, кокетливо поблескивая темными бусинами глаз.

Камра  была чудо как хороша,  особенно  в  сочетании с солнечными зайчиками,

которые то и дело ныряли в кувшин; крошечные  хрустящие булочки из  "Ленивой

Тарелки" вполне могли считаться пищей небожителей. Утренняя газета оказалась

достаточно  забавной,  чтобы читать ее  вместе, по очереди отпуская  ехидные

замечания в адрес авторов и героев статей.

     Около полудня  я  с сожалением  начал одеваться: Меламори вполне  могла

продолжать валять дурака в ожидании вызова на службу, но мне, как временному

начальнику,  все  же  полагалось присутствовать  в  Доме  у Моста. Меламори,

впрочем, собиралась пойти со мной, но потом вдруг передумала: вспомнила, что

у нас имеется обделенная вниманием собака, и отправилась гулять с Друппи, не

дожидаясь, пока я приведу себя в  божеский вид.  Ее отсутствие сказалось  на

моих  сборах весьма  благотворно:  у меня больше не было  причин  оттягивать

момент выхода из дома. Я в последний раз посмотрел на себя в зеркало: Мантия

Смерти,  шикарные сапоги с  драконьими мордами на носках, тюрбан на  голове,

черная шелковая  полумаска  на  лице --  неизбежная дань моде,  практической

надобности в ней при таком костюме не было. Убедившись, что мой  внешний вид

не нанесет ущерба  репутации Тайного Сыска,  я  распахнул дверь  и  вышел на

улицу, пытаясь угадать,  в какой  из  переулков помчался Друппи,  увлекая за

собой мою  подружку: очень уж  хотелось как бы  "случайно" встретить  их  по

дороге. Запутавшись в своих предположениях, я, кажется, попросту забыл, что,

прежде чем открыть  дверь, мне  следует  сосредоточиться, чтобы ненароком не

угодить в  какой-нибудь  другой  Мир.  Впрочем,  именно такого рода  приступ

рассеянности и требовался  для исполнения  моего давешнего  "тайного указа",

скрепленного Йонохской печатью.

     Болван, я даже  не сразу  заметил, что оказался совсем в другом городе,

ничуть  не похожем  на  Ехо.  А  когда  понял  и обернулся  назад,  никакого

Мохнатого  Дома,  разумеется,  уже  не было.  Только одинаковые  двухэтажные

силуэты  зданий  в  пасмурном полумраке  внезапно  сгустившихся  сумерек.  Я

запоздало понял,  что мое давешнее желание  начало  сбываться,  и решительно

отогнал тревожные мысли.  Все должно развиваться согласно моему собственному

сценарию: сейчас я  найду сэра  Джуффина  и помогу ему вернуться домой...  И

разумеется, мы вернемся вместе, иначе быть не может!

     Руководствуясь  скорее  практическими соображениями, чем нетерпением, я

тут же попробовал послать зов Джуффину, рассудив, что проще спросить, где он

находится, чем  искать  его наугад, блуждая по  незнакомому городу. Однако у

меня ничего не  получилось. Проблема не в том,  что Джуффин не  откликнулся,

как не откликаются на зов мертвецы и обитатели иных Миров, дело обстояло еще

хуже: я больше не мог воспользоваться Безмолвной речью, словно  меня никогда

этому не учили, словно я не применял сей полезный навык на практике не далее

как полчаса  назад, чтобы  поболтать с сэром Кофой.  Даже не  так --  словно

возможности  воспользоваться  Безмолвной  речью  вообще  не  существовало  в

природе...

     Вообще-то   я  склонен  поддаваться  панике;   слонов,  собственноручно

изготовленных мною из мух, хватило бы на заселение  зоопарков всех обитаемых

Миров. Но  тогда ничего  похожего на  панику  я не  ощутил, только тоненькая

струйка  ледяного  пота  поползла  по  спине.  Настоящий  ужас  пренебрегает

внешними эффектами: я не  побледнел, не зашатался, не схватился за грудь, не

принялся изрыгать ругательства, мои глаза не наполнились слезами отчаяния. Я

лишь  на  мгновение  остановился  и тихо сказал  себе: "Ну вот, допрыгался".

Потом я  пошел  дальше.  Голова была совершенно пуста,  никаких  эмоций я не

испытывал, и это было благо,  причитающееся мне по праву, как  наркоз любому

пациенту перед операцией.

     Я понятия не имел, каким  образом теперь можно найти  Джуффина. Никаких

идей на сей счет у меня не было; впрочем, я и не обдумывал эту проблему. Все

должно было случиться как-нибудь само собой,  в противном случае нечего было

и затевать эту сомнительную канитель с Йонохской печатью. Полагаю,  я мог не

бродить по незнакомому  городу, а оставаться на месте и ждать, пока  Джуффин

сам ко  мне придет, но бездействие свело бы меня с ума. Неудивительно, что я

предпочел задать работу своим ногам.

     Город, по  которому я ходил, мне скорее понравился, чем нет, --  тихий,

безлюдный, очень зеленый городок  с невысокими домами,  редкими,  но  яркими

разноцветными фонариками, теплым светом в окнах маленьких кафе. Пахло хвоей,

жасмином  и свежей выпечкой;  лиловые сумерки никак  не могли  сгуститься до

состояния настоящей ночи,  но и не рассеивались, -- позже я узнал, что город

застыл в сумерках, как мошка в янтарной капле. Откуда-то издалека доносилась

танцевальная музыка,  но  я так и  не набрел  на  ее  источник: в  каком  бы

направлении я  ни сворачивал,  музыка не становилась  ни громче, ни  тише --

словно звучала у меня в ушах, а не где-то на соседней улице.

     В конце  концов я немного  устал  бродить,  к тому же  меня  раздражало

смутное  подозрение,  что я  хожу по кругу, как  заплутавший в лесу грибник.

Стеклянная дверь одного из кафе, украшенная вывеской "Салон", показалась мне

достаточно привлекательной; мягкий желтый  свет и  сладкий  ванильный запах,

льющиеся  из  открытого  окна, окончательно решили дело.  Я  снял полумаску,

вывернул наизнанку Мантию Смерти --  так,  чтобы она стала похожа на обычный

черный  плащ.  Немного  подумав,  снял  и  тюрбан:  слишком уж  экзотический

головной  убор! Поколебавшись,  сунул  тюрбан и полумаску в  кусты: авось не

сопрет  никто, а  сопрет  --  и  черт  с  ними! Закончив  нехитрую процедуру

превращения своей  внешности в  более-менее  обыденную, я решительно толкнул

дверь и вошел в маленькое теплое помещение.

     Здесь  почти  никого  не было, только  два старика  за столиком в  углу

играли, судя по форме доски и перестуку костей, в нарды. Невысокая белокурая

женщина за стойкой рассеянно протирала и без того чистые стаканы. Я  пересек

помещение,  взобрался на  высокий деревянный табурет  и заговорил с хозяйкой

"Салона" -- сам  не знаю  с какой  стати.  Скорее  всего, я просто чертовски

устал  молчать   --   настолько,  что  даже  не  задумался   о   возможности

лингвистических проблем; впрочем, путешествия между Мирами тем и хороши, что

знание иностранных языков тут редко требуется: всегда почему-то оказывается,

что словари и переводчики тебе без надобности. Ну или почти всегда...

     -- В  юности я мечтал  держать именно такое кафе,  как  у вас. И твердо

решил, что  мое  кафе будет  работать всю ночь, до  рассвета... Кстати,  ваш

"Салон" открыт до рассвета?

     -- Почему именно до рассвета? -- спросила она.

     Вполне  доброжелательно  спросила, но, как  мне показалось, равнодушно.

Однако  я  был  рад уже тому, что меня не  послали  к чертям  собачьим. Меня

понесло: -- Потому что  на самом дне  долгой зимней ночи открытое кафе, окна

которого  гостеприимно  источают леденцовый желтый  свет, а  из-за  неплотно

прикрытой двери доносится аромат  свежего кофе -- это  гораздо  больше,  чем

просто кафе,  это спасательная станция, контора по мелкому ремонту  разбитых

сердец, пункт раздачи таблеток от одиночества...

     -- Забавно, что вы так говорите, -- мягко перебила она. --  Вы не поэт,

часом?

     -- Был когда-то, -- неохотно признался я.

     -- Если  вы были  поэтом --  значит,  когда-нибудь снова им станете, --

вздохнула хозяйка. -- Это неизлечимо. По себе сужу. И не только по себе...

     --  Извините, я сам не знаю, с чего это меня так развезло...-  смущенно

пробормотал я.

     -- Не нужно извиняться, -- улыбнулась она. -- Вы очень хорошо говорили.

Просто здесь нет ни ночей, ни рассветов, к этому вам придется привыкнуть. Вы

ведь совсем недавно в городе?

     -- Недавно, -- кивнул я. И решительно прибавил: -- И ненадолго.

     -- Ненадолго? --  недоверчиво  повторила она.  Со-Д чувственно покачала

головой  и неожиданно ласково спросила: -- Вам чего хотелось бы? Кофе?  Чаю?

Горячего шоколада? Или покрепче чего-нибудь? Не стесняйтесь, заказывайте.

     -- А такие деньги вы принимаете?  -- с сомнением спросил я, извлекая из

кармана корону.

     -- Я принимаю любые деньги, если клиент непременно желает заплатить, --

отмахнулась она. -- И не требую денег,  если клиент  платить не хочет. Здесь

деньги не  нужны, хотя некоторые любят  набить ими карманы  перед  тем,  как

выйти из дома, -- так  дети берут на прогулку любимые игрушки... Знаете, как

я расплачиваюсь со своими поставщиками?

     -- Как? --  Я  слегка смутился: мне вдруг  показалась,  что сейчас  эта

милая женщина  заявит,  что  ей  приходится  оказывать поставщикам  интимные

услуги.

     -- Я говорю им "спасибо", -- невозмутимо объяснила она. -- Доброе слово

--  единственная  валюта,  которая здесь  высоко  котируется.  --  И  лукаво

прищурившись, спросила: -- А вы что подумали?

     -- То, что на моем  месте  подумал бы любой дурак,  -- улыбнулся я.  --

Сделайте мне горячего шоколаду. Это он пахнет ванилью?

     -- Ванилью,  скорее  всего, пахну я сама, -- усмехнулась она. -- И  еще

булочки, которые я пекла перед вашим приходом. Хотите попробовать?

     Я собрался было  кивнуть, но тут дверь  кафе  распахнулась и  на пороге

появился  сэр  Джуффин Халли собственной персоной. Он уставился на меня, как

смотрел бы  школьник на живого  Санта-Клауса,  не в  силах  поверить, что он

действительно существует. Никогда прежде  я не видел шефа удивленным; теперь

приходилось признать,  что  это  выражение не  слишком удачно  сочетается  с

хищными чертами его лица. Из нас двоих я опомнился первым.

     -- Уже не  надо ни шоколада,  ни булочек, -- смущенно сказал я хозяйке.

-- Мне необходимо переговорить с этим господином.

     --  А,  так вы знакомы с  Чиффой? -- обрадовалась она.  --  Ну надо же!

Ничего, напробуетесь еще моих булочек, я их часто пеку.

     Я  не  стал  говорить  ей,  что  не  собираюсь  задерживаться здесь  до

следующей партии  булочек:  зачем  огорчать  хорошего  человека?  Благодарно

улыбнулся, кивнул, слез  с табурета и поспешил  к  Джуффину.  Тот,  кажется,

только-только  пришел  в себя:  Радости  на  его лице, однако, не  было. Шеф

смотрел на меня с неподдельным сочувствием,  как  на тяжелобольного, который

еще не ознакомился с заключением врачебного

     консилиума.

     -- Как ты сюда попал. Макс? -- наконец спросил он.- Ума не приложу: как

ты мог здесь оказаться... Это Менин?..

     -- Нет, -- гордо ответствовал я. -- Это Йонохская

     печать. Знаете, что это такое?

     -- Не припоминаю, -- нахмурился шеф. -- Расскажи-ка... Впрочем, нет, не

здесь. Пойдем лучше ко мне. Я живу неподалеку.

     --  А может быть, сразу домой, в Ехо? --  неуверенно предложил я. -- Вы

ведь  хотите  вернуться,  я  правильно  понимаю?  Мне  почему-то  все  время

казалось,  что вы  хотите  вернуться,  но не можете. Или все это вздор, и я,

дурак, зря действую вам на нервы.

     --  Нет, Макс, ты  не дурак. Ты все очень  правильно понимаешь. Я  хочу

вернуться в Ехо, -- мягко сказал  Джуффин. -- Другое дело, что это не так уж

просто. Ты еще не понял, куда попал? Это же Тихий Город.

     -- И что с того? -- небрежно спросил я. -- "Тихий"... Да, действительно

вполне тихий городок.  Но  с  какой  стати... -- Тут я  осекся,  потому  что

вспомнил. Когда-то давно Джуффин рассказывал мне про Тихий Город.

     Из его слов  следовало, что  Тихий Город -- это "самое жадное  место во

Вселенной",  он   "обожает  заманивать  в  свои  стены  усталых  странников,

скользящих через Хумгат", и все такое...

     --  Попасть сюда  легче легкого -- как правило,  это происходит  помимо

нашей  воли и как бы само собой,  --  вздохнул шеф. -- А вот  покинуть Тихий

Город почти невозможно.

     -- Слово "почти" мне нравится. -- Я пытался быть оптимистом.

     --  Мне  тоже.  Только  имей  в  виду: нашему  с тобой приятелю  Менину

понадобилось Магистры знают сколько тысячелетий, чтобы найти дорогу домой.

     -- Выкрутимся как-нибудь, -- упрямо сказал я. Моя вера в силу Йонохской

печати  была  непоколебима.- А  что,  магия тут совсем  не  действует, да? Я

пытался послать вам зов...

     -- Здесь не может быть никакой магии, кроме магии самого Тихого Города,

-- подтвердил  Джуффин. --  Счастье еще, что это место скорее  "доброе", чем

"алое",  --  если забыть  о  том, что оно  удерживает  в  плену  всех  своих

обитателей.  Но  по  крайней  мере  не мучает.  Скорее  наоборот:  старается

порадовать. Твои соотечественники вполне могли бы счесть Тихий Город раем --

те  из них, кто в  состоянии представить себе  рай без ангелов, конечно... А

вот и мой дом.

     Дом, на который он  указывал,  ничем не отличался от других двухэтажных

домов квартала. Деревянный забор  был выкрашен в зеленый цвет и увит плющом;

вдоль тропинки, ведущей  к дому, толпились пушистые  вечнозеленые кустики. В

ветвях деревьев  щебетали птицы. Что  ж, для тюрьмы очень даже неплохо! Но я

все еще был  настроен оптимистически  и задерживаться в этом душистом раю не

собирался. Обойдутся!

     Обстановка в доме Джуффина не соответствовала моим представлениям о его

вкусах. Слишком скромно, я бы сказал -- аскетично.

     --  Этот  Тихий Город считает,  что  лучшего  вы  не  заслуживаете?  --

возмущенно спросил я.

     --  Все не так  просто -- улыбнулся Джуффин.  -- Тихий Город невозможно

обмануть. Обстановка  в доме каждого пленника такая, какая  требуется именно

этому  человеку  для того, чтобы  ему  было  покойно  и  уютно.  Когда я сам

обустраивал  свое  жилище на  Левом  Берегу,  я руководствовался не  столько

собственными  потребностями, сколько  традициями,  модой,  размерами  своего

кошелька в конце концов. А на деле оказалось, что не так уж много мне нужно.

Кстати, о Менине местные  старожилы рассказывают, что  его дом был обставлен

не лучше скворечника. И, представь себе,  ему это нравилось... Впрочем,  все

это пустяки. Расскажи-ка  мне  лучше про Йонохскую  печать, которая  помогла

тебе меня найти. Очень любопытно.

     Пока  я рассказывал,  шеф смотрел в окно. Выражение его лица постепенно

менялось:  равнодушие уступало место  изумлению --  вот уж не думал, что мне

когда-нибудь придется  наблюдать такое  оригинальное  оформление  лица  сэра

Джуффина Халли, да еще и два раза за один день!

     -- Значит, судьба, -- тихо сказал он, когда я умолк. -- Не поспоришь...

     -- Что вы имеете в виду? С кем "не поспоришь"? -- почти сердито спросил

я. -- По-моему, все  идет неплохо. Вас я уже нашел, не сомневаюсь, что скоро

случится  еще какое-нибудь  чудо  и  мы  окажемся дома.  Страшная  штука эта

Йонохская печать!..

     -- "Чудо", к твоему сведению, уже случилось, -- сухо сказал шеф. -- Но,

кажется, оно случилось  только для меня. Посмотри в  окно.  Макс. Что ты там

видишь?

     -- Как  --  "что"? --  растерялся я. -- Тропинку, кусты, забор, зеленый

фонарь в конце улицы и еще один, красный, совсем далеко... А что?

     -- Так я  и думал, -- печально  кивнул Джуффин. -- А вот  я уже вижу за

окном совсем другой пейзаж: Сумеречный рынок, старый амобилер на углу,  двух

толстух  в цветастых лоохи.  Насколько я припоминаю расположение  зданий  на

площади,  когда я выйду  отсюда, выяснится, что  я сидел в доме старого Нони

Хелуфеца,  который  его  внуки  в   начале  весны  выставили  на  продажу...

Понимаешь, что это значит?

     --  Что  это значит? --  тупо  переспросил  я.  Способность  соображать

великодушно меня покинула.

     -- Это значит, что здесь, в этой комнате, пролегла граница  между Тихим

Городом  и обитаемой Вселенной. Мы  с тобой  пока сидим  рядом,  но мы уже в

разных Мирах. Если ты выйдешь за дверь, ты окажешься в моем саду. Если выйду

я -- попаду в Ехо. Чтобы сразу поставить точки над "I", заранее говорю тебе:

именно  так  я вскоре  и  сделаю,  потому  что надо быть безумцем,  чтобы не

воспользоваться таким шансом. Тем  более что, отдав в  твои  руки  Йонохскую

печать, судьба ясно указала мне, где чье место.

     --  Вы  меня  пугаете,  --  хрипло сказал я. --  Хотите сказать,  что я

освободил вас, а сам застрял? Права была Меламори: надо было  написать: "они

оба возвращаются в Ехо"... Я -- клинический идиот.

     -- Не такой  уж ты  идиот. Просто твоей рукой  в то мгновение управляли

силы, противостоять  которым невозможно, -- вздохнул Джуффин. -- Я  понимаю,

что ты сейчас испытываешь,  Макс.  Думаю, тебе лучше  знать всю правду. Твое

место -- здесь, в Тихом Городе. С самого начала. Для этого, собственно, ты и

появился на свет...

     -- "Для этого"?! Для чего --  "этого"?  --  Я  уже  ничего не  понимал.

Мелькнула  спасительная мысль: я сплю, это  просто сон.  Тягостный  сон, чем

дальше,  тем хуже,  но  это  не имеет значения, потому  что  когда-нибудь  я

проснусь...

     Впрочем, обмануть себя было  трудно:  в  глубине души я прекрасно знал,

что никакой это не сон, а самая что  ни на есть явь.  Возможно, куда большая

"явь", чем все предыдущие события моей жизни.

     -- Постарайся успокоиться и выслушать меня внимательно, -- мягко сказал

Джуффин. -- Я  много раз говорил тебе, что лучше знать правду, чем  не знать

ее.  Невежество, конечно,  дарит нам  возможность нежиться в  теплом  океане

иллюзий, зато знание развязывает руки -- как бы ужасно оно ни было.

     --  В  теории  это так,  -- пробормотал  я.  -- Однако  на  практике...

Впрочем, фиг с ними, с  иллюзиями. Давайте вашу  правду. Все равно вы  скоро

уйдете -- что  ж,  мне еще  и  любопытством  терзаться, в довершение ко всем

прочим бедам?

     -- Я намерен рассказать тебе все, даже если ты заткнешь уши или начнешь

кидаться на меня с ножом,  -- заверил меня шеф. -- Имей в виду: оба варианта

в твоем случае вполне простительны, но я  бы  не  рекомендовал  тебе тратить

силы на такую ерунду.

     --  Не тяните из меня душу, -- попросил я. --  Выкладывайте. Я не  буду

затыкать уши,  а оружие могу сдать, если хотите. Впрочем, не думаю,  что оно

для вас опасно.

     -- Я тоже  так  не  думаю, поэтому  можешь  оставить его при  себе,  --

спокойно  согласился  Джуффин.  -- А теперь  слушай...  Впрочем,  для начала

ответь  мне на  простой вопрос: нравится ли тебе  Мир,  куда  я в свое время

помог тебе перебраться?

     -- Вы имеете в виду Ехо? -- опешил я.

     --  И  Ехо, и  Соединенное  Королевство,  и весь  Мир в целом,  включая

материки Уандук, Черухту и Арварох.

     -- Разумеется, нравится... Хотя  "нравится" --  слишком  слабо сказано.

Могли бы и не спрашивать. . -- Мог бы, конечно. Однако мне было важно, чтобы

ты вспомнил о своей любви к Миру; пусть это чувство станет своего рода фоном

для  дальнейшей  беседы.  А  теперь  постарайся  представить себе, что  этот

прекрасный Мир  давным-давно рухнул. Его нет. Не осталось  ничего  и никого,

кроме   нескольких   сумасшедших   магов,   достаточно   сообразительных   и

могущественных, чтобы вовремя унести ноги из рушащегося Мира...

     -- Вы не раз говорили, что Мир может рухнуть, -- осторожно поправил его

я. -- И поначалу я очень пугался, а потом привык к разговорам о конце Мира и

стал  воспринимать  их как  нормальную  рабочую ситуацию: мы, тайные сыщики,

должны следить за тем, чтобы в Сердце Мира  не очень много колдовали, потому

что  от  этого Мир может  рухнуть.  Несколько  раз я даже совершал  какие-то

безумства, будучи уверен,  что никто, кроме меня, не может спасти Мир. Позже

мне начало  казаться,  что все  эти разговоры о близком  конце  были,  мягко

говоря, преувеличением. Разве не так?

     --  Можно  сказать,  что  так...  Но  попробуй  представить  себе,  что

разговоры  о  близком  конце  были не "преувеличением",  а,  скажем так,  --

"преуменьшением". Что  конец  Мира  --  дело прошлого, а не  гипотетического

будущего.

     -- Представляю, -- флегматично согласился я. --  Это очень скверно. Так

скверно, что слов нет. -- По правде говоря, мне не хватало отнюдь не слов, а

желания  приводить в  действующее состояние  свое буйное  воображение: так и

рехнуться недолго.

     -- Врешь, ни хрена  ты не представил, -- неожиданно рассмеялся Джуффин.

-- Ладно, Магистры с тобой. Поехали дальше.  Теперь тебе придется понять вот

что:  истинное   положение   вещей   находится   посередине   между   твоими

воспоминаниями о Мире и моим  рассказом. И то и другое -- правда, но обе эти

правды ущербны и несовершенны.

     -- Кажется, я  понимаю,  что  вы  имеете в виду,  -- кивнул я. Странное

дело: я  знал, что Джуффин сейчас говорит мне чистую правду, и его слова  не

вызывали у  меня никакого протеста. Более того,  теперь  мне казалось, что я

всегда каким-то образом знал, как обстоят дела, и наша беседа --  всего лишь

внешний толчок,  побудивший  меня  вспомнить об этом  знании.  Я посмотрел в

холодные светлые глаза Джуффина и произнес вслух то, что прочитал на их дне:

     -- С  какого-то момента  история Мира развивалась  в двух  направлениях

одновременно. Одна  последовательность  событий привела Мир к гибели, другая

-- к  тому положению дел, с которым я знаком по опыту жизни в Ехо. И  теперь

обе  реальности снова  сходятся  в одной точке. Возможно, эта точка -- наш с

вами разговор на границе Миров? Впрочем, не важно. Совсем не  важно, правда?

Важно  только одно: какая из двух  историй поглотит  другую. Я правильно вас

понял?

     --  На  удивление правильно.- Теперь он  смотрел на меня с нескрываемым

любопытством. -- Вот уж  не думал что каким-то  образом передал  тебе  и это

знание. Ты -- странный мальчик,  сэр Макс. Порой я не могу поверить,  что...

Впрочем, нет, об этом мы поговорим позже. Сначала я должен рассказать тебе о

заговоре -- самом невероятном заговоре  за всю  историю  Мира. Заговор магов

древности,  давно  покинувших Мир, и талантливых, но невежественных выскочек

вроде меня: надо же им было на кого-то опереться...

     Я  вопросительно  приподнял бровь:  дескать,  давайте  уж  подробности.

Джуффин понимающе кивнул:  -- Начать, наверное, следует  с того, что Великие

Магистры  наших  древних  Орденов,  помимо   всего  прочего,  были  способны

провидеть  будущее.  Впрочем,  это  плохая  формулировка: они  просто  знали

будущее, как мы  знаем  о событиях, случившихся несколько дней назад. Думаю,

дело в том, что они совершенно иначе воспринимали время  -- боюсь,  у  нас с

тобой  просто  не хватит воображения,  чтобы представить  себе, как  именно.

Факт, что эти люди  умели "вспоминать" будущее  и своими поступками изменять

события  прошлого; мы же поступаем в точности наоборот... Одним словом,  они

знали, что  Мир  относительно  скоро  рухнет;  называли  даже  точную  дату.

Забавно,  но эта роковая дата есть во всех  учебниках истории: именно в этот

день был принят Кодекс Хрембера.

     -- Понятно, -- сдержанно кивнул я. --  Война за Кодекс -- дело рук этих

древних мудрецов?

     --  Не совсем  так. Война  за  Кодекс  имела  место  в обоих  вариантах

развития событий. Просто в том будущем, которое открылось древним магам, эта

война лишь ускорила  трагическую развязку. Неудивительно:  никогда  прежде в

Сердце  Мира  не произносилос;  столько  могущественных  заклинаний,  как  в

Смутньи времена; обе  стороны внесли свой  вклад в  приближе ние конца, хотя

формально считалось, что Король и Орден Семилистника  пытаются предотвратить

катастрофу. Но ведь они тоже колдовали -- и еще как! С другой стороны, а что

еще оставалось?

     --  Да, я сам не  раз  думал, что  Война за Кодекс  вполне  могла  лишь

приблизить конец Мира, -- кивнул я. -- И  именно поэтому постепенно перестал

верить, будто этот самый конец действительно был так уж вероятен... Но в чем

состояло вмешательство древних? И, если уж  на то  пошло, какое им было дело

до событий, которые должны случиться не на их веку?

     -- Тут все очень непросто. Во-первых,  что  значит -- "не  на их веку"?

Неужели ты думаешь, что древние маги умерли в свой срок, как обычные люди? У

них были свои, неведомые нам отношения с временем... да  и с вечностью, если

уж  на  то пошло. Умирать никто из них не собирался. Покидать  Мир  каким-то

иным способом -- да, пожалуй. Во всяком случае, так поступили многие из них.

Некоторые, впрочем, остались. С двоими ты знаком лично.

     -- Маба и Махи? -- ахнул я.

     -- Незачем переспрашивать, ты и сам это всегда знал. А если не знал, то

нюхом чуял, что они -- существа совсем иной породы...  В общем, древним было

не совсем безразлично,  что  случится с Миром. Даже тем, кто твердо решил не

связывать с Миром свою судьбу. Видишь ли, когда человек взрослеет и покидает

родительский дом, он, как правило, не перестает желать добра своим домашним,

даже если не собирается поддерживать с ними тесную дружбу. И  если уже после

его  ухода случится  пожар и  родительский дом сгорит,  это его скорее всего

опечалит, правда?

     -- Наверное, -- неохотно буркнул я. -- Меня бы это  вряд ли  опечалило,

но... Конечно, по большому счету, вы правы.

     --  Ну  вот.  Мое сравнение,  конечно,  примитивно,  но оно  дает  тебе

возможность понять,  что  в беспокойстве  древних  Магистров о будущем конце

Мира  не  было  ничего  странного.  Возможно,  это  вообще  единственный  их

поступок, который легко объяснить... Поскольку древние были людьми действия,

а не мечтателями,  они тут же взялись за дело. Знаешь, с чего они начали? Со

строительства моста, который соединил их с далеким будущим. У них тогда была

теория:  дескать, спасти  Мир  можно  только руками тех, кому предстоит жить

незадолго до  конца. Они сделали  немало: в частности, вернули нам забытые к

тому времени традиции Истинной магии, которая не разрушает Мир, а, напротив,

исцеляет  его. Мне выпала редкая  удача  стать  учеником  одного из  древних

Магистров; замечу, что счастливчиков, подобных  мне, было не слишком мало --

возможно, именно  поэтому  наш Мир так  тебе полюбился. Лет двести назад  он

вряд ли  привел бы  тебя в восторг...  Впрочем,  я могу и ошибаться: у  тебя

странный вкус.

     -- Не  важно,  --  нетерпеливо перебил я.  -- Рассказывайте  дальше. Вы

говорили о "заговоре", так?

     -- Разумеется.  Участниками этого  заговора  стали мы, ученики  древних

Магистров, наши учителя  и, как ни дико это  звучит, люди, чьи следы исчезли

во тьме тысячелетия назад.  "Мост между Мирами", о котором я тебе говорил --

не метафора. Он действительно существовал, этот мост.  Я однажды  видел, как

старый Махи  уходил  по  этому мосту  туда... нет -- в "тогда", когда он был

молод  и  неопытен:  советоваться со старшими, по  его собственным словам. Я

видел,  как он  вернулся...  прости,  Макс, но  я  не  возьмусь  описать это

зрелище! Я и сам хотел последовать за ним по этому мосту, но, веришь ли, мне

тогда не хватило  мужества. Это  был не единственный, но последний трусливый

поступок в моей жизни...  и мне  даже не стыдно в нем  сознаваться: там было

чему ужаснуться, поверь мне на слово!

     Мы  немного  помолчали:  Джуффин,  судя  по  всему,  старался  прогнать

видение, которое  услужливо подсунула ему цепкая память, я вежливо  выжидал.

Признаться,  в  тот момент  я  напрочь  забыл печальные обстоятельства нашей

беседы -- даже тот факт, что мне  скорее всего не удастся вернуться домой, в

Ехо. Слишком уж невероятные вещи рассказывал мой шеф, и слишком странно было

признаваться себе, что  я уже знал все это когда-то. Знал и забыл... Вернее,

слишком долго не хотел вспоминать.

     --  Ваша работа  в  качестве  наемного убийцы  тоже была  частью  этого

заговора? -- наконец спросил я.

     -- Разумеется. Все было  неплохо задумано: существовал список колдунов,

наиболее  опасных для равновесия Мира. Никто из них не использовал  Истинную

магию и не  имел к ней решительно никаких  способностей.  Зато  в  Очевидной

магии, разрушительной для Мира, им не было равных. Мои учителя считали, что,

если вовремя вывести этих Магистров из игры, у Мира появятся  шансы уцелеть.

Но  в расчеты  закралась досадная  ошибка:  никто почему-то  не  учел,  что,

защищая  свою жизнь,  наши жертвы превзойдут себя. Почти каждый из них перед

смертью  успел  внести  свою лепту в разрушение  Мира  -- откровенно говоря,

сражаясь со  мной,  они  умудрялись  натворить куда больше  бед,  чем  за те

несколько лет, на которые я укорачивал их жизнь. Арифметика понятна?

     --  Понятнее не бывает,  -- вздохнул я. --  Странно, что очень мудрых и

могущественных людей подвел такой пустяк, как арифметика, правда?

     -- Любой пустяк может быть орудием судьбы, -- пожал плечами Джуффин. --

А против судьбы, по большому счету, не может играть никто. Кроме Вершителей,

конечно.

     Я насторожился.

     -- Когда мой старинный друг Гленке Тавал впервые рассказал тебе, кем ты

являешься  на  самом деле,  он  ведь объяснил  тебе, что  желания  Вершителя

непременно сбываются, верно?

     -- Рано или поздно, так или иначе, -- печально улыбнулся я. Эту фразу я

слышал неоднократно: и от Гленке Тавала, и  от Махи  Аинти, и от Лойсо. Да и

от самого Джуффина.

     -- Вот именно. Желание Вершителя сбывается  даже в том случае, если оно

противоречит самой судьбе, -- строго сказал  шеф. -- И когда нам стало ясно,

что план древних Магистров безнадежно провалился, наш с тобой общий приятель

Махи вспомнил, что  в Мире  кроме людей и магов есть еще и Вершители. Не так

уж  много, но  есть. Откровенно  говоря,  "не так  уж много" в нашем  случае

означало "всего один".

     -- Менин?

     -- Он самый. Вершители в  нашем Мире вообще рождаются редко; к тому  же

природа Вершителя такова, что  собственное могущество губит  его прежде, чем

он  начинает  его  осознавать. Простейший пример:  юный  Вершитель  получает

скверную  отметку на экзамене, ссорится с родителями, его не любит соседская

девушка  (она  бы,  конечно, его полюбила, поскольку он  так  хочет,  но  на

исполнение любого  желания  требуется  некоторое  время).  В голову паренька

лезут  печальные  мысли;  он  решает,  что лучше  бы  ему умереть. Поскольку

других,  более мощных,  желаний у него в  этот  момент нет,  приговор, можно

сказать, подписан: парень умрет молодым, и никто ему не поможет.

     --  Ужас!  -- поежился  я.  --  Странно,  кстати,  что  со  мной ничего

подобного  не  случилось: в юности  меня  не раз посещали подобные  скверные

мысли.

     -- О тебе разговор особый. К нему мы  еще  вернемся. Но я бы  предпочел

рассказывать все по порядку, если не возражаешь.

     -- Как скажете. Хозяин  --  барин, -- согласился я. -- Тогда объясните:

почему именно Менин? Потому что он был королем?

     -- Скорее  потому,  что  в свое время  он  был  наследным  принцем,  --

невозмутимо пояснил Джуффин. -- Видишь ли, наследники престола  Соединенного

Королевства,  в  какую  бы  эпоху они  ни  жили,  всегда  получали  отличное

воспитание. Можешь себе представить, что это значит: управлять государством,

власть  в  котором то  и дело пытаются  захватить  могущественные магические

Ордена? Король должен  был стать  не  просто магом,  но лучшим  из лучших. В

отличие  от орденских послушников,  принцам приходилось  изучать не  одну, а

множество магических традиций,  поскольку каждая из них имела свои сильные и

слабые стороны. Однако быть сильнее всех в  чародействе --  это еще полдела.

Будущего  Короля  следовало  воспитывать  так,  чтобы  он  оказался   умнее,

мужественнее и терпеливее,  чем  его  могущественные подданные. Король в  те

времена Не мог позволить себе практически ни  одной человеческой слабости --

в  противном  случае власть немедленно перешла бы  в другие руки. Со слабыми

монархами нигде особо не  церемонятся,  но  у нас -- это  вообще было  нечто

невообразимое!  С  учетом   всего  вышесказанного  и  воспитывали  наследных

принцев.  Нет  ничего  удивительного  в  том,  что  король  Менин   оказался

единственным  Вершителем,  способным  держать  в узде  свой нрав,  капризы и

желания.  К тому времени, когда он  осознал свой  странный дар --  кстати, в

отличие от  тебя, Менину пришлось делать  это открытие самостоятельно, -- он

был, можно сказать, совершенством. Не без причуд, конечно, но Менин позволял

себе лишь те причуды, которые шли на пользу делу.

     -- Ясно, -- кивнул я. -- Знал бы раньше, непременно  взял бы у него при

встрече пару-тройку консультаций... Но чем именно помог вам Менин?

     --  Неужели не  догадываешься?  --  лукаво  прищурился Джуффин. --  Сам

подумай: чем может помочь Вершитель? Одним своим желанием.

     -- Все так просто? -- недоверчиво протянул я.

     -- Просто, но не настолько, как тебе кажется. Для того чтобы обреченный

Мир выжил,  необходимо, чтобы  все помыслы Вершителя  были  сосредоточены на

этом желании. Вершитель  должен просыпаться с од-ной-единственной мыслью: "Я

хочу,  чтобы  Мир  существовал"  --  и  засыпать с нею  же, не  пренебрегая,

впрочем,  обязанностью желать  этого и во сне.  Можно усилием води заставить

себя  постоянно думать об одном и том же -- не так уж это сложно. Но вот для

того, чтобы сделать  желание страстным, превратить его в манию одержимого...

Для  этого усилия воли недостаточно,  тут требуется искренность. Но мы нашли

выход.  Нет  более страстного  желания,  чем  желание  узника  вырваться  на

свободу. Странник, заброшенный в чужие края,  очень искренне хочет вернуться

домой.  Приговоренный  к  смерти  одержим мыслью  о  спасении. Король  Менин

выслушал наши  резоны и согласился. Он добровольно удалился в  изгнание. Это

был очень мужественный поступок:  с Менином велась честная игра, он с самого

начала  знал,  что  его  ждет, и не питал  никаких  иллюзий касательно своей

судьбы.  Он  стал  заложником  и  в  то  же  время  чем-то  вроде  великана,

поддерживающего  Мир,  --  у тебя на  родине  рассказывают легенды  о  таких

великанах, я ничего не перепутал?

     --  Не  о множестве  великанов,  а об одном титане по имени Атлант,  --

машинально поправил я.

     -- Да, верно. Он и должен  быть один, потому  что Мир, как ни  странно,

можно  удержать  только  в  одиночку,  --  согласился  Джуффин. --  Как  ты,

наверное, и сам догадываешься, Тихий Город, о существовании которого древние

Магистры знали  всегда, оказался идеальным  местом  для добровольной  ссылки

Вершителя. Отсюда невозможно  уйти  по  собственному желанию. Время здесь не

имеет  власти  над  человеком:  обитатели  Тихого Города  не стареют,  а  их

воспоминания о прошлом  не тускнеют  с годами.  И  последнее, возможно самое

главное.  Пленник Тихого  Города жив  только до тех  пор, пока  о  нем  хоть

кто-нибудь помнит. Когда умирает последний из  тех, кто  знал его имя, узник

Тихого Города  исчезает,  словно  и  не было его никогда...  С  Менином  был

заключен  договор: мы позаботимся  о  том,  чтобы  его имя  стало  легендой;

следовательно, он мог не сомневаться, что будет жив, пока не рухнет Мир, где

его помнят. Мы рассчитали верно:  даже  если бы  Менин  привязался к  Тихому

Городу и раздумал возвращаться обратно --  что маловероятно, но теоретически

вполне  возможно, --  инстинкт  самосохранения  все равно  побуждал  бы  его

страстно  желать,   чтобы  Мир  уцелел.  К   бессмертию,  знаешь  ли,  легко

привыкнуть...

     -- Не сомневаюсь,-  сухо кивнул я. Голова  шлаД кругом: я  уже понял, к

чему было все это длинное лирическое вступление. -- Сейчас вы скажете, что в

договоре  с  Менином был еще один немаловажный пункт: вы обязались  прислать

ему  заместителя,  правильно?  И  для  этой  роли  выбрали  меня.  Подобрали

практически  на помойке, в каком-то завалящем мирке, совершенно  непригодном

для комфортного существования.  Обучили  разным  полезным  вещам,  заодно  и

воспитали -- не так  блестяще, как воспитывают  наследных принцев, но  тоже,

смею  надеяться, неплохо. Проверили в деле,  заодно познакомили с экспертами

из числа древних Магистров,  эксперты  мою  кандидатуру  одобрили,  верно? Я

провел в Ехо вполне достаточно времени, чтобы полюбить этот город и весь Мир

заодно...  Я даже успел стать вполне  легендарной личностью: Мантия  Смерти,

несколько   громких   дел   и   бойкие   перья   газетчиков   немало   этому

способствовали... Что ж,  все очень точно рассчитано: теперь я могу сидеть в

Тихом Городе и выть от тоски, а  Мир  будет держаться на моем протяжном вое,

как на плечах Атланта. Самое смешное,  что я даже возмущаться  не  стану: вы

кругом правы, Джуффин. Ваш Мир великолепен, его непременно следует сохранить

любой  ценой, а моя жизнь --  не такая уж высокая  цена.  Откровенно говоря,

если бы не  знакомство с вами, она  бы вообще ничего не  стоила, поэтому все

справедливо.  Остается задать  только один вопрос: а мне пришлют сменщика? И

если да, то когда? Через сколько тысяч лет? Или мне даже это не светит?

     --  Все  не  так  просто, Макс,  --  неохотно  сказал Джуффин. -- Я  не

"подобрал" тебя, я тебя выдумал.

     -- Как это может быть?  -- растерянно спросил я. -- Как можно  выдумать

живого человека? Я ведь живой... или нет?

     --  Куда  более  живой,  чем  большинство  людей,  появившихся  на свет

традиционным способом, можешь не сомневаться, -- усмехнулся Джуффин. --  Это

я тебе говорю на правах создателя. Честно говоря, до сих пор не понимаю, как

мне это удалось. Порой я думаю, что активной стороной был ты, а не я: ты так

хотел  существовать, что заставил меня  придумать  юного Вершителя по  имени

Макс, который  однажды  должен  прийти на  смену усталому Вершителю по имени

Менин... Хочешь знать подробности?

     -- Да,  если возможно, -- криво улыбнулся я.  --  В конце концов, любой

ребенок рано  или поздно приходит  к родителям  с вопросом: "Откуда  берутся

дети?"  Кстати, я  всегда был  убежден, что на такой  вопрос  лучше отвечать

правдиво...

     -- Я  тоже, -- кивнул Джуффин. -- Впрочем, мой опыт куда хуже поддается

формулировке,  чем нехитрые  постельные  радости,  о  которых  так  не любят

сообщать  своим чадам обыватели.  Начать,  наверное, следует с  того, что на

меня возложили обязанность найти замену Менину. Было решено, что если мне не

удастся в нужный срок  подобрать нужную кандидатуру,  я буду обязан заменить

Менина  сам. Я не Вершитель,  конечно, но Махи  заблаговременно обучил  меня

некоторым ритуалам, которые делают желания обычного человека  почти столь же

могущественными,  как  желания Вершителей. Это  очень трудно, но возможно: я

оказался способным учеником.

     --  Но  как  вы-то влипли  в  это  дело?  В  конце  концов,  почему  бы

кому-нибудь из  Древних  не потратить часть вечности на  сохранение Мира?  В

конце концов, они сами это затеяли,  сами  же  наваляли  ошибок, когда стали

вашими руками  убивать участников войны за Кодекс... Почему вам пришлось  за

всех отдуваться? Как самому молодому?

     --  Ну  что  ты. Все  было  вполне справедливо. Именно  я  в свое время

настоял  на  том,  что  мы  обязаны  прислать  Менину  сменщика: благородный

поступок Короля потряс меня до глубины души, и я не мог  смириться с мыслью,

что он  обречен  на вечное заточение -- пусть  даже в столь уютном местечке,

каким является Тихий  Город...  Это ведь действительно  очень  уютное место,

Макс. Тебе еще предстоит убедиться в справедливости моих слов.

     -- Охотно верю,  -- равнодушно кивнул я. -- Но здесь нет Меламори. В ее

обществе я бы, пожалуй, и в болоте вечность  провел с удовольствием. Но если

она  будет  рядом, я стану слишком счастливым и  не смогу удерживать Мир,  я

правильно понимаю?

     --  Ты  правильно  понимаешь,  --  сдержанно  согласился Джуффин.  -- Я

сожалею, Макс, но так оно и есть.

     -- Я и не  сомневался,  -- угрюмо  буркнул  я. -- Ладно,  рассказывайте

дальше. Вы остановились на том, что вам пришлось заняться поисками того, кто

придет  на смену  Менину.  И у вас,  судя  по всему, ничего  не  получилось.

Почему, кстати?

     --  Потому  что в моем  Мире Вершители рождаются очень редко, я тебе об

этом уже не раз говорил. Впрочем, в последнее время ваш брат вообще перестал

баловать  нас  своим  появлением  на  свет. Возможно, как  раз  потому,  что

существование  Мира  с   определенного  момента   является,  мягко   говоря,

сомнительным фактом. Я почти уверен, что это как-то связано... Вершители же,

рожденные  в других Мирах, для такого  дела решительно не годились.  Я  ведь

несколько раз пытался действовать именно по той схеме, которую ты только что

описал:  находил  юного,   глупенького,  не  осознающего  своего  могущества

Вершителя чуть  ли не "на  помойке", по твоему образному  выражению. Забирал

его в Ехо, наполнял его жизнь  чудесами, окружал дружбой,  заботой, любимыми

девушками и прочими атрибутами удавшейся жизни. Все  напрасно.  Макс. Худшие

из них рано или поздно начинали тосковать по дому; лучшие, напротив, входили

во вкус и устремлялись в неведомое,  сердечно поблагодарив меня на прощание.

Со временем я убедился, что Вершителя, который  полностью  соответствовал бы

моим целям, попросту не существует в природе. Сколь бы велико ни было мое на

них влияние, самое  главное  оружие  Вершителя --  его потаенные  желания --

оставалось вне  моей  власти. Махи,  который был  в курсе моих затруднений и

даже, кстати сказать, заблаговременно приготовил плацдарм для отступления --

я  имею  в  виду  знакомый  тебе  новорожденный Мир, частью  которого теперь

является   Кеттари,-  как-то  пошутил:  дескать,  идеального   Вершителя  не

существует, поэтому его  надо бы  выдумать. Как и  всякое высказывание Махи,

эта шутка была своего рода инструкцией, руководством к действию. Ему удалось

подцепить меня на крючок: я забросил поиски и, как одержимый, бродил  ночами

по городу, пытаясь  понять: что следует  делать  для  того,  чтобы  выдумать

человека?

     --  А  во  сне  не  пробовали?  -- с любопытством  спросил я,  невольно

вспоминая один из рассказов Борхеса.

     --  Как же, пробовал,- невозмутимо откликнулся Джуффин. -- Во Вселенной

стало несколькими призраками больше -- только и всего.

     -- И как же вы выкрутились?

     --  Да  очень просто,  --  усмехнулся  Джуффин.  -- Решил  испытать  на

практике те самые ритуалы, которым меня предусмотрительно обучил Махи.

     --  Которые  делают желания обычного человека столь же могущественными,

как желания Вершителя? Понятно, -- вздохнул я.

     -- Стоило только начать, дальше все понеслось само, -- признался он. --

Это захватило меня.  Я переложил почти  все дела Тайного Сыска на Кофу; иные

мой обязанности,  о которых  не следовало  знать никому,  кроме посвященных,

любезно  взял на  себя сэр Маба Калох. Впрочем, этим дело не ограничилось...

Тебе ведь рассказывали, что я вдовец?

     --  Рассказывали.  Вы  же  сами и рассказывали... Неужели вам  пришлось

принести жену в жертву каким-то потусторонним силам? -- встревоженно спросил

я.  Перед моим внутренним взором замаячила  ужасающая, но вполне  живописная

картина:  сэр  Джуффин Халли  в облачении  ацтекского жреца с  окровавленным

ножом в руках склонился над жертвенным камнем и...

     --  Ну  что  ты.  Никаких человеческих  жертв не  потребовалось. Она не

умерла, а ушла.  Моя жена была одной из посвященных -- ничего удивительного,

никто из нас не стал бы связывать судьбу с человеком, который не следует тем

же путем. И не потому, что это было запрещено, просто так уж мы устроены.

     --  Разумеется, -- кивнул я. -- Мир делится на тех, кто "все понимает",

и   на  всех  остальных.   "Остальные",  при   всех   своих   гипотетических

достоинствах, -- неинтересны.

     -- Я бы сказал, что они просто не  имеют значения, -- вздохнул Джуффин.

-- Так  вот,  жена была  в  курсе  моих  дел; она, как  и  прочие  участники

заговора,  была кровно заинтересована в том, чтобы  моя  затея удалась.  Она

сама   приняла  решение  покинуть   меня,  поскольку  поняла,   что   личное

благополучие  мешает  моей  ворожбе.  Для  того чтобы напрасные  надежды  на

грядущее воссоединение не отвлекали меня от дела, она пересекла Мост Времени

и скрылась от меня на самом дне омута истории. Впрочем, она всегда  страстно

желала быть одной из Древних. Думаю, так все и 1 случилось.

     --   Вот  оно  как,  --  меланхолично  заметил  я.  --  А  что,  личное

благополучие действительно так уж мешало вашей ворожбе?

     -- Разумеется.  Личное благополучие -- состояние  приятное, но для дела

вредное, -- сухо  сказал  Джуффин. --  Магу нельзя  быть  ни  счастливым, ни

несчастным. И то и другое ослепляет и опустошает.

     -- Понятно, -- кивнул я. -- Поэтому вы в  свое время отговаривали  меня

от  романа  с  Меламори? Говорили, будто  мы  совершенно  не  подходим  друг

другу... Проблема  заключалась в том, что мы  слишком хорошо подходили  друг

другу, я правильно понимаю?

     -- И что сегодня за  день  такой? Ты абсолютно все понимаешь правильно,

просто наваждение какое-то! -- В речь  шефа вдруг вернулись обычные для него

насмешливые нотки. Откровенно говоря, мне это скорее нравилось, чем нет.

     Это описано в повестях "Джуба Чебобарго и другие милые  Люди" и "Жертвы

обстоятельств".

     -- Ладно, оставим это,- вздохнул я.- Вы были абсолютно  правы, но  даже

если  бы я заранее знал, чем дело кончится, вряд ли  это что-нибудь изменило

бы... Расскажите  лучше, как  вы меня придумывали? Просто сидели и сочиняли,

как писатель, которому нужен главный герой для новой книжки?

     -- Примерно так оно и было, -- согласился шеф. -- Но мне пришлось стать

скорее  мечтателем, чем выдумщиком.  Я поставил перед  собой цель привести в

Мир почти совершенное существо  --  "совершенное" не в  том смысле, что  оно

должно  быть лишено  каких  бы то ни было человеческих  слабостей,  а просто

идеально подходящее для предстоящей  задачи. Ты  не очень зазнаешься, если я

скажу, что наделил тебя не только лучшими своими качествами, но и некоторыми

достоинствами, которых мне самому очень не хватало?  От меня тебе  достались

врожденный талант  к  Истинной  магии,  удачливость,  обаяние,  любопытство,

способность к сопереживанию и безжалостность. В то же  время в  юности я сам

был  угрюм и  серьезен,  поэтому  ты  стал  легкомысленным  и  смешливым.  Я

принадлежу к числу  тех, кому новые знания даются  с великим трудом, поэтому

тебя я наделил  способностью усваивать  любую науку  с пугающей скоростью. Я

половину  своей  жизни  провел  витая  в  облаках, поэтому  ты  практичен  и

прямолинеен. Так  и  не  научившись  толком наслаждаться  жизнью  во всех ее

проявлениях, я  наделил  тебя счастливой способностью испытывать восторг  от

запаха цветущих деревьев, хруста свежеиспеченных булочек, рифмованных строк,

птичьего  щебета  и  прочей  очаровательной  чепухи,  которая  меня   самого

оставляет равнодушным. Опыт наемного  убийцы наглядно продемонстрировал мне,

как дешево стоит  любая человеческая жизнь,  поэтому я решил, что  ты будешь

неуязвим... Ну и так далее.

     -- И все же вы как-то плохо старались, -- растерянно заметил я. -- Даже

мне самому очевидно, что  я рассеян, необуздан, капризен, не  умею управлять

своим  настроением...  Уверен,  что  любой  посторонний  человек без  особых

затруднений продолжит список моих пороков.

     По-моему, вам  следовало  не морочить себе голову,  а просто  придумать

второго Лонли-Локли, разве нет?

     -- Ошибаешься.  Безупречность Шурфа -- всего  лишь обратная сторона его

безумия. С другой стороны, твои многочисленные изъяны -- идеальный фундамент

для безупречности совсем иного рода. Я уже  сказал: ты --  совершенство, сэр

Макс, но лишь потому, что идеально  подходишь для исполнения возложенной  на

тебя задачи. С этой точки зрения многие из нас -- "совершенства": и я сам, и

Кофа, и Луукфи... Шурф -- тоже совершенство, разумеется, но лишь до тех пор,

пока он занимается  своим делом и  не пытается разгуливать в чужих туфлях...

Но мы отвлеклись. Ты готов слушать дальше?

     -- Да, конечно, -- кивнул я. -- Рассказывайте.

     --  Когда  дело  было  уже,  можно  сказать,  сделано  и  твои  круглые

любопытные глаза порой внимательно смотрели на меня из зеркала в кабинете --

по какой-то странной прихоти твой образ  поселился там почти с самого начала

моей работы, но открывать глаза стал лишь незадолго до ее окончания, -- меня

начал  смущать  один  простой  вопрос:  а  на  кой  мы  все  сдались  такому

замечательному парню, как ты?  С какой  стати  ты  будешь заниматься  нашими

проблемами, вместо того чтобы просто отправиться в любой другой из обитаемых

Миров:  по  большому  счету, тебе  везде  будет  хорошо,  таким  уж  я  тебя

придумал... И  тогда мне  пришлось выдумать для тебя прошлое. Такое прошлое,

которое должно  было  показаться тебе  малопривлекательным. Я вообразил тебя

обитателем одного  из самых нелепых  Миров, прости уж  мою  откровенность! Я

знаю, о чем говорю: мне пришлось хорошенько изучить  этот Мир, чтобы сделать

твои  воспоминания достоверными. Я наскоро сочинил твоих родителей: простых,

небогатых, недалеких людей,  которые пальцем не пошевелили,  чтобы дать тебе

возможность  получить  образование и  хоть  как-то развить свои способности,

зато  приложили  все  усилия для того, чтобы ты как  можно раньше узнал, что

такое  скука, принуждение и  полное  одиночество.  Придумал тебе  приятелей,

рядом с которыми ты всегда чувствовал себя ссыльным инопланетянином.  Заодно

позаботился, чтобы ты с максимальным недоверием относился ко  всем сведениям

об  Истинной  магии,   которые  каким-то  образом  получили  хождение  среди

обитателей  этого мира: было  совершенно необходимо, чтобы  до знакомства со

мной ты даже не догадывался о своих способностях в этой области.  Я  наделил

тебя  скептическим умом,  поэтому  ты  не  стал  бы  искать  утешения  ни  в

философии,  ни  тем более в религии. Одним  словом, я сделал все  для  того,

чтобы  ты  возник из небытия,  обремененный  малоприятными  воспоминаниями о

прошлом, которого у тебя, откровенно говоря, никогда не было.

     -- Тут что-то  не сходится, -- нахмурился я. -- Зачем тогда понадобился

Магистр  Гленке  Тавал,  который  якобы придумал  рассказ  о двери в  стене?

Согласен, мне было необходимо  иметь  такое  воспоминание, но... Получается,

что Гленке меня разыгрывал? Он был очень убедителен.

     -- Ничего  удивительного.  Магистр  Гленке Тавал  был  одним  из  твоих

многочисленных наваждений, -- усмехнулся Джуффин. -- Рассказ о двери в стене

я  случайно  прочитал  среди множества прочих книг, когда пытался  составить

представление  о месте,  которое ты должен  был до поры до  времени  считать

своей  родиной,  и  решил,  что  воспоминание о  поисках  двери,  ведущей  в

неведомый прекрасный Мир, подойдет тебе как нельзя лучше: емкий и остроумный

эпиграф к судьбе Вершителя. А Гленке... Иногда наши  наваждения,  знаешь ли,

начинают  жить собственной  жизнью.  Гленке  вон даже Одинокие  Тени на  Ехо

наслал -- и все лишь  потому, что ощущал мучительную потребность убедить Мир

в  том, что  он  действительно  существует,  а  меня  --  в том, что  он мой

старинный друг...

     -- Ладно, допустим. Но каким образом, в таком случае,  Мир, в котором я

никогда не рождался, мог  потребовать  меня обратно? А ведь  это  случилось,

помните?

     --  Конечно.   Это  отчасти  моя  вина:  я  недооценил  тот  факт,  что

воспоминания и  особенно  тайные  страхи Вершителя обладают  не менее мощной

силой,  чем  желания,  --  вздохнул  Джуффин.  --  Ты, сам  того  не  желая,

"изнасиловал"  Мир, который считал своей родиной. Силой  своего убеждения ты

оживил призраки, населявшие  твои фальшивые "воспоминания". Ты  запер себя в

тюрьму, сотканную из твоих собственных опасений. Так бывает. Макс. Возможно,

только так и бывает... Для меня тот случай был почти крахом. Однако, к моему

искреннему изумлению, ты все же сумел  вернуться: оказалось, что твоя любовь

к Миру достаточно велика,  чтобы привести тебя обратно. Я мог перевести дух:

провал обернулся победой. С того дня я был совершенно уверен, что ты станешь

хорошим преемником Менина.

     --  Понимаю,  --  неохотно   согласился  я.  --  Что  же  было  дальше?

Расскажите,  как  это  выглядело  со стороны?  Я  вышел  из вашего  зеркала,

обремененный  кучей воспоминаний  и,  следовательно,  благодарностью  своему

"избавителю"?

     --  Ты не  выходил  из зеркала, -- покачал  головой  Джуффин.-  Ничего,

такого не было. Твое появление  выглядело... как бы поточнее выразиться?  --

довольно буднично. Оно было  похоже скорее на  странную случайность, чем  на

чудо.  Просто в самом конце работы я  почувствовал  себя очень скверно: силы

покинули  меня, я ни на что не  годился. Это настораживало: я давно научился

подчинять  себе  собственный организм и не был подвержен болезням  -- это же

азы нашей профессии, наука для начинающих! В тот  день я покинул Дом у Моста

раньше  положенного часа и  отправился домой приводить себя в порядок. Кимпа

встретил меня  на пороге и сообщил, что  в  комнате  для гостей  спит  некий

незнакомец. Я  посмотрел на  "незнакомца", и сразу понял, что случилось: моя

выдумка стала реальностью. Позже я понял, что именно это  и  забрало  у меня

все  силы  --  впрочем,  я довольно  быстро  их  восстановил...  Ты  проспал

несколько суток, а потом проснулся в полной уверенности, что тебя зовут Макс

и ты только что  прибыл в Ехо из иного Мира; воспоминания, которые я выдумал

для тебя, ты искренне полагал  своей единственной и неповторимой биографией.

Все, что случилось потом,  действительно  случилось. Эти факты ты  можешь по

праву  считать "настоящими" -- если,  конечно,  это все  еще имеет для  тебя

какое-то значение.

     --  Все имеет  какое-то значение,  -- неохотно сказал я. --  Да, теперь

примерно  понятно...  Хотя  какое  там, к  черту,  "понятно"!  Но  ведь  вы,

наверное, не можете ничего добавить? Или можете?

     --  Мне  осталось   рассказать  тебе  совсем   немного.  Сосредоточься,

пожалуйста,  --  мягко,  но настойчиво  перебил  меня Джуффин.  --  Когда  я

бросился к Махи, чтобы  сообщить  ему о своем головокружительном успехе, мой

бывший наставник, в обычной для него  снисходительной манере, заметил, что я

не  сделал  ничего  из ряда вон  выходящего. "Есть древние существа, которые

используют нас для того, чтобы воплотиться среди живых, -- сказал он. -- Они

таятся в темноте небытия и  только выжидают момента, когда очередной неофит,

вообразивший  себя  могущественным  колдуном --  совсем как ты, Джуф,  -- не

попытается  воплотить в  жизнь  самый дерзновенный  из  замыслов". Потом  он

прибавил,  что  это не  имеет значения:  мы  получили,  что  хотели,  а это,

дескать, главное. Поэтому имей в виду, Макс: все, что я сделал, было сделано

лишь потому, что ты сам этого  хотел. На этом  драматическую  историю твоего

появления на свет можно благополучно закончить.

     -- Но...- начал было я.

     --  Лучше воздержись  от комментариев, мальчик, --  сочувственно сказал

Джуффин.-  Сейчас ты  оглушен и растерян.  Ничего страшного: у  тебя впереди

вечность, чтобы обдумать все, что ты сегодня узнал. Возможно, где-нибудь, на

другом  краю  этой  вечности,  мы  снова  встретимся,  и  тогда  ты  сможешь

рассказать мне, что произошло  на самом  деле. Сегодня  эта тема не по зубам

нам обоим.

     Воцарилось тягостное молчание. Джуффин смотрел в окно,  за которым ему,

очевидно, по-прежнему открывался вид  на улицы Ехо --  города, в который мне

не было суждено вернуться. Уверен, ему не терпелосй открыть дверь и выйти на

улицу,  дабы  не  искушати  судьбу  столь  откровенным пренебрежением  к  ее

подаркам. Но он не уходил.

     -- Осталась еще пара  пустяков,  -- наконец  сказал  Джуффин. -- Думаю,

напоследок мне  следует объяснить, почему  я стал  пленником  Тихого  Города

прежде, чем ты. Если ты думаешь, что я был приманкой...

     -- Я так не думаю. -- Я вдруг почувствовал, что вот-вот разревусь, и до

крови  прикусил  губу: примитивное,  но  действенное  средство!  --  Вам  не

требовалось  становиться приманкой. Вы вполне могли вызвать меня  к  себе  в

кабинет, выложить  историю, которую я только  что  выслушал, и... Вы слишком

хорошо меня изучили. Вы отлично знаете, что ради эффектного жеста я способен

сунуться  в любое пекло; если бы вы  сказали, что я должен отблагодарить вас

за то, что вы дали  мне жизнь, я бы так и сделал. И уж по крайней мере вы бы

дали   мне  возможность   уладить  свои   дела...   да   просто  попрощаться

по-человечески со всеми, кто мне дорог!

     -- Ты действительно  все  понимаешь, --  печально улыбнулся Джуффин. --

То, что  случилось, можно назвать заговором обстоятельств.  Во-первых, Менин

покинул Тихий Город на пару столетий раньше, чем мы рассчитывали...

     -- На пару столетий? -- изумленно спросил я.

     --  Конечно. Я полагал,  что следует дать тебе возможность  провести  в

Мире лет двести-триста. Такова средняя продолжительность человеческой жизни,

и  мне казалось, что ты имеешь полное право прожить эту  жизнь так, как тебе

заблагорассудится:  видишь  ли, я всегда полагал, что  любая  работа  должна

предваряться  хорошим  авансом.  Из  этого  следует,  что  философ  из  меня

хреновый. Зато  начальник неплохой,  правда?..  Однако  Менин  нашел  способ

покинуть Тихий Город  и  не захотел сидеть здесь еще три столетия.  Говорит,

что  его  "тошнит от  бездействия"  -- что ж, охотно  верю. Однако  это  шло

вразрез  с моими планами. Мы с Менином серьезно поругались в тот день, когда

он объявился  в  замке  Рулх: неоправданный риск! Мир мог  рухнуть в  то  же

мгновение, но каким-то чудом уцелел. Возможно, Менин был прав, когда говорил

о  том,  что  страстное желание  вернуться домой стало  для  него  настолько

привычным, что не  ослабело  даже после того, как  возвращение состоялось. К

тому же Мир слишком переменился -- где уж тут почувствовать себя дома! Менин

уверял меня, что не собирается задерживаться в  Ехо, говорил, что отправлять

кого-то в  Тихий Город вместо него не требуется:  дескать, он может с тем же

успехом  продолжать  тосковать  о  доме,  путешествуя  по  удаленным  Мирам.

Возможно, он был прав. Возможно... Но я -- старый перестраховщик, ты же меня

знаешь! Поэтому  я  решил  отправиться в Тихий Город и применить на практике

науку старого Махи.

     -- Но почему вы не позвали меня?

     -- А я уже не был уверен в том, что имею на это право.

     -- Ничего не понимаю! -- Ответ Джуффина, признаться, меня озадачил.

     -- Все очень просто,  Макс. Ты слишком быстро  стал самостоятельным. Ты

изменился.  Ты уже  совсем  не  похож  на  того юного Вершителя, которого  я

когда-то выдумал. Не могу сказать,  будто от этого ты перестал подходить для

возложенной на тебя миссии  --  напротив, теперь я совершенно уверен, что ты

сумеешь  удерживать наш Мир лучше,  чем кто  бы то  ни было. Лучше, чем твой

предшественник  Менин,  и уж точно лучше, чем это делал  я сам. Возможно, ты

будешь  действовать столь хорошо, что вскоре выяснится, будто Миру больше не

угрожает  опасность... что она никогда ему не угрожала. Может статься, через

несколько  лет  все  мы,  участники  событий,  забудем  о том, что  когда-то

пытались отвести от Мира угрозу гибели. Все может быть. Но в тот день, когда

Менин сбежал из Тихого Города,  я  не считал себя вправе отправлять тебя ему

на смену. Сердце у меня к этому  не лежало. А я привык доверять собственному

сердцу... Теперь вижу, что я ошибался. Что ж, судьба  сама взялась исправить

мой промах.  Она, судьба,  нашептала тебе, будто я нуждаюсь в помощи, она же

вложила в твои руки Йонохскую печать -- признаться,  я почти уверен, что эта

волшебная вещь -- всего лишь очередное наваждение, которое бесследно растает

теперь,  когда  его  миссия  выполнена. Готов спорить на тысячу  корон, что,

когда  я  войду  в  свой кабинет и  открою сейф, он  окажется  пуст... Ну  а

встретив  тебя в кафе, в самом центре Тихого Города, я  понял,  что напрасно

дергался. Мое место -- в Ехо,  твое  место -- здесь. Мое  мнение на сей счет

никого не интересует. Твое, увы, тоже.

     -- Но  если я Вершитель  и мои  желания всегда исполняются... Значит ли

это, что в глубине души я  всегда хотел оказаться узником Тихого Города?  --

Мой голос дрогнул. -- В таком случае я -- сумасшедший, Джуффин. Я -- злейший

враг  себе самому,  что-то вроде безумца,  который  обливает себя бензином и

поджигает -- чтобы согреться. Вы придумали меня  безумным? Или я сошел с ума

самостоятельно?

     -- Ты ошибаешься, Макс, -- мягко сказал мой бывший шеф. -- Чем диагнозы

ставить,  просто будь честен сам с собой.  Разберись в себе  получше. Больше

всего  на свете ты хотел стать  незаменимым.  Всемогущим.  Тем, от кого  все

зависит, тем, без кого  все пропадут.  И еще ты хотел в один прекрасный день

отблагодарить  меня  за  все,  что я,  по твоему  мнению, для  тебя  сделал.

Например, спасти мне  жизнь или -- еще лучше! --  отпустить меня на свободу,

как однажды ты отпустил  на свободу Лойсо.  Разве не так? Вот твое желание и

исполнилось.  "Рано или поздно, так или иначе"  --  и не говори, что тебя не

предупреждали.

     -- Ваша правда.- Я опустил отяжелевшую голову на руки, чувствуя, что не

в силах продолжать  разговор.  Еще немного, и я  бы просто уснул -- странная

реакция организма на стресс. Но говорят, так бывает.

     --  Прежде  чем  уйти,  я  должен сказать тебе еще вот  что,  --  голос

Джуффина  доносился  до  меня  откуда-то издалека,  словно  между  нами  уже

пролегло непреодолимое расстояние.

     Я с трудом поднял голову, понимая, что не должен пропустить ни звука из

его прощальной речи.

     -- Сейчас  я  как никогда  уверен, что твоего могущества хватит на  то,

чтобы  не слишком  долго оставаться здесь,  в Тихом Городе,  -- выразительно

сказал он.

     -- Как это? Ведь вы сами только что говорили: Тихий Город  не отпускает

никого...

     --  Менин, однако,  отсюда  ушел,  --  напомнил  Джуффин.-  Ему на  это

понадобилось  несколько  тысячелетий...  впрочем,  откуда нам  знать,  каким

образом течет здесь время! Но ты -- шустрый парень, сэр Макс. Уверен, что ты

быстро найдешь выход. Я -- тот, кто тебя придумал, мне виднее.

     -- Ладно, -- согласился  я. -- По крайней мере, мне приятно думать, что

вы правы... И что из этого следует? Если я выберусь отсюда, я могу вернуться

в Ехо?

     -- Ни в коем случае,  -- твердо сказал Джуффин. -- Именно об  этом я  и

хотел  тебя  попросить. Если ты  вернешься... Нет никаких гарантий, что  Мир

уцелеет.  Менин побывал на  родине после долгой отлучки, мне показалось, что

он разочарован.  Не думаю,  что его желание сохранить Мир  осталось столь же

искренним и страстным, как прежде. Ты  сам вряд  ли испытаешь разочарование,

но когда мы счастливы, сила наших желаний ослабевает, так что...

     --  Можете  не продолжать, -- кивнул  я. -- Я  все понял. Могу дать вам

торжественную клятву, что  никогда не  вернусь  в  Ехо. И  никогда  не  буду

слишком счастливым. Собственно, это вещи взаимосвязанные...

     -- Не нужно торжественных клятв. Достаточно того, что ты все понимаешь.

Ты очень мудрый мальчик.

     Я поморщился:  Джуффин вполне мог  бы  обойтись  без этого  задушевного

обращения "мальчик"  и без  комплиментов. Зачем? Он и  так  добился  своего,

теперь  он  может  покинуть  этот  неуютный дом и  оказаться  на  площади  у

Сумеречного  рынка, пройтись по  мозаичным тротуарам  к Дому у Моста, пока в

зеленоватых сумерках один за другим зажигаются  оранжевые  фонари, а ветер с

Хурона  разносит  по  городу сладкий запах горячих пирожков, которые пекут и

продают  прямо  на  мостах...  черт  бы все  побрал!  Мое  давешнее  усталое

равнодушие вдруг сменилось беспричинным гневом. Все  к лучшему: куда легче и

приятнее  ненавидеть Джуффина, чем сходить с  ума при мысли,  что  я  больше

никогда не увижу этого человека... человека, который  меня, кстати  сказать,

выдумал. О, Господи! Еще немного,  и  я бы  полез с  ним  драться  -- просто

потому,  что безумие облегчает боль.  Я стиснул зубы. Джуффин адресовал  мне

вопросительный взгляд.  Кажется,  он действительно не понимал, что  со  мной

творится.

     -- Я был бы очень признателен, если бы вы теперь говорили со мной как с

чужим  человеком, с которым вас не связывают ни судьба, ни дружба,  ни общие

воспоминания, -- наконец сказал я. -- Так будет проще. Тот Макс, которого вы

называли "мальчиком", только что умер. Его жизнь, ваш замечательный подарок,

закончилась.  Началась другая  жизнь.  Возможно, не  такая замечательная. Но

моя. Не  нужно воскрешать симпатягу  Макса, а то он, чего доброго,  бросится

вам  в ноги, с жалобным  воем будет выклянчивать возможность вернуться в Ехо

--  пусть не сейчас,  а когда-нибудь, хоть  на часок, "напоследок"... а  там

сиганет вниз головой из  чердачного окна  своего  Мохнатого  Дома или других

глупостей наделает. Поэтому  не  тревожьте  мертвых, Джуффин.  Возвращайтесь

домой. И все будет хорошо.

     Я  чувствовал,  что  несправедлив  к  нему,  но ничего  не  мог с собой

поделать. К тому же нам обоим следовало бы сохранить друг о друге не слишком

приятные воспоминания, чтобы не сожалеть о потере -- разве не так?

     -- Да, я понимаю,  -- тихо сказал Джуффин. -- Вы правы. Сэр Макс из Ехо

действительно  умер. Каждый  из нас будет оплакивать его  в одиночестве -- и

вы,  и  я, и другие. Но  Мир не рухнет  от  наших  слез,  а значит, все было

правильно спланировано, да и сделано на совесть.

     -- Конечно, все было  правильно,  -- эхом откликнулся я. -- И не просто

правильно, а  великолепно. Ваш план по спасению Мира --  само  совершенство.

Иначе и быть  не могло.  Аве, Джуффин,  сияющий, живые  и мертвые рукоплещут

вам. А теперь идите, ладно? Я -- мертвый, но не железный.

     Мягкий  сухой  хлопок  двери  свидетельствовал,  что  он  исполнил  мою

просьбу.  Только тогда я  решился  отвернуться от окна и оглядеть опустевшую

комнату.  Какая  неосторожность! Этот  жест дорого  мне  обошелся.  Мышечное

усилие,  необходимое  для  того,  чтобы  развернуть корпус  на  пол-оборота,

напомнило мне, что я все еще жив.

     Я? Кто  --  "я"?  Что  я такое? Плод воображения сэра  Джуффина  Халли?

Изобретательное  древнее  чудовище,  изыскавшее  хитроумный  способ  принять

человеческий облик? "Вершитель"? "Атлант"? Неизвестно... Впрочем, все это --

романтический бред, пустые фантазии. В данном  случае  "я" -- просто слабый,

привязчивый,  сентиментальный,  уязвимый человек, которому больше никогда не

придется  вдыхать  сладостную сырую  смесь  речного  ветра  и пряного  дыма,

пробовать  на  вкус  только  что  сваренную   камру  и  ступать  ногами   по

разноцветным мозаичным мостовым Ехо. Мое тело, опьяненное  невиданной доселе

дозой смертной тоски, взбеленилось, вышло из-под контроля. Боль (поскольку я

запретил себе  испытывать  душевную  боль,  она  превратилась в  физическую)

заставила меня сложиться пополам.  Из горла вырвались сдавленные рыдания, но

слез  не  было, только воздух,  который я выдыхал,  почернел  от печали. Так

прошла вечность (в каком-то смысле она продолжается,  и я все еще корчусь на

теплых  деревянных досках, окрашенных  в медово-желтый  цвет,  но мне, хвала

Магистрам,  удается игнорировать этот факт),  а потом я  встали отправился к

умывальнику, приоткрыв  по дороге платяной шкаф,  дабы убедиться, что  он не

пустует.  Помыться, переодеться в чистое, взглянуть  на  Мир, в который меня

занесло, и  как  следует  перекусить -- вот что  мне требовалось. Как любому

новорожденному, к слову сказать.

     Это  звучит  как  метафора  -- поскольку мне,  разумеется, не  пришлось

выкарабкиваться из материнского  чрева, -- однако  это гораздо  больше,  чем

просто метафора. Я не чувствовал себя новорожденным -- я был таковым. Дверь,

захлопнувшаяся  за Джуффином, обрезала некую невидимую пуповину, связывавшую

меня  с прежней беспокойной, но счастливой и безопасной жизнью под крылышком

у  собственного  создателя.  Теперь мне предстояло остаться  один на один  с

внешним миром -- каким бы он ни оказался.

     Я умылся,  вытер лицо  мягким  темно-зеленым полотенцем. Обошел дом. Он

показался мне вполне уютным -- ничего удивительного, мои вкусы и должны были

совпадать со  вкусами Джуффина. Очередное воспоминание о нем заставило слезы

навернуться  на  глаза.   Я  вытер  их   полотенцем,  которое,  оказывается,

машинально прихватил с собой, с удивлением отмечая, что  слезы действительно

приносят  облегчение.  Я оплакивал Джуффина,  как оплакивают умерших друзей;

ничего  метафизического  в  моей  печали  наконец-то  не  было.   Нормальная

человеческая грусть, на смену которой когда-нибудь  придет забвение. Придет,

придет, куда оно денется!

     Я предвидел, что мне предстоит провести еще не одну ночь,  выплевывая в

подушку сдавленные рыдания. Я знал,  что воспоминания  едкой кислотой выжгут

мою жизнерадостность; я знал, что  мои потери -- из числа тех, с которыми не

смиряются... Я все знал. Однако это знание  больше не ужасало  меня.  Печаль

станет главным настроением моей новой  жизни? Что  ж,  я был готов принять и

эту судьбу. Какая ни есть, а все же моя. Лучше иметь такую судьбу, чем вовсе

никакой... Говорят, что смирение требует мужества.

     Наверное, это правда. Но иногда смирение становится источником мужества

-- в этом я убедился на собственном опыте.

     Вечером того же дня -- впрочем, я не  уверен, что это был именно вечер,

поскольку  в Тихом  Городе  всегда царят  сумерки, -- я сидел  в "Салоне", с

белокурой хозяйкой которого познакомился несколько часов назад.  Я вернулся,

чтобы  отведать  ее  горячий шоколад  и ванильные  булочки. Наше  мимолетное

знакомство  было  единственным  мостиком  между  мною  и старожилами  Тихого

Города, оно дарило мне возможность тешиться  иллюзией,  будто  мне есть куда

пойти. Тот, кто не имеет ничего, готов довольствоваться малым.

     -- В Тихом Городе  не  принято  спрашивать у незнакомцев,  как они сюда

попали, -- в  первую  очередь  потому, что  мало  кто  из нас способен  дать

вразумительный  ответ  на  этот вопрос, даже оставшись наедине с  собой,  --

доброжелательно  сообщила  она.  --  Но  у   нас   считается  хорошим  тоном

рассказывать друг другу о своей  прежней  жизни. Привирать не  возбраняется.

Ронять слова как янтарь  и цедру --  чем  не развлечение?  Я --  благодарная

слушательница. Имейте это в виду, если вам хочется выговориться.

     -- Наверное, когда-нибудь  захочется, -- согласился  я.- Если честно, я

люблю рассказывать о себе.  Но для начала я  предпочел бы  послушать других.

Вас, например.

     -- Вам не слишком повезло, -- усмехнулась  она. -- В моей прежней жизни

не было  ни подвигов, ни чудес,  ни трагедий. Думаю, я и жива-то до  сих пор

лишь потому,  что обо  мне написал  стихи один мой  поклонник, который потом

прославился.  Нам обоим повезло,  но мне больше, чем ему...  Но  погодите, я

непременно перезнакомлю  вас  с моими  завсегдатаями. Среди  них  попадаются

весьма интересные личности и отличные рассказчики. К сожалению, эти качества

редко встречаются  в сочетании, но случается  и  такое. Ваш  приятель Чиффа,

кстати сказать, относится именно к этой категории. Сокровище, а не клиент!

     --  В таком  случае, у меня для вас скверные новости, -- вздохнул я. --

Он здесь больше не появится.

     -- Почему? --  опечалилась хозяйка. -- Решил коротать  вечера в  другом

кафе, разнообразия ради?

     --  Разнообразия  ради  он  решил  коротать  вечера  другом  городе, --

невесело усмехнулся я.

     -- Не понимаю, -- она озадаченно покачала головой. -- Это шутка? Такими

вещами тут не шутят.

     -- Догадываюсь. Поэтому и не шучу. Он действительно вернулся домой. А я

остался вместо него. Что-то вроде обмена заложниками. Так бывает.

     --  До  сих пор я была уверена, что Тихий Город невозможно покинуть, --

нерешительно заметила она.

     -- Да, но некоторым удается сделать невозможное.

     -- Но как у вас это получилось? Я имею  в виду -- остаться здесь вместо

вашего друга?

     -- Да так... -- Я неопределенно  махнул рукой. --  Отпустить на свободу

кого-то  другого гораздо  проще,  чем сделать  то же самое  для себя самого.

Проверен"!  неоднократно  на живом человеке  --  то  бишь на вашем  покорном

слуге.

     Она задумчиво уставилась  на меня. Очевидно, пыталась привыкнуть к моей

манере  выражаться. Недоверчивое  выражение  ее милого лица вдруг  сменилось

приветливой  улыбкой: видимо,  хозяюшка поняла, что  я совершенно безобидный

тип, к тому же достаточно забавный болтун, поэтому меня следует приручать, а

не отваживать.

     --  Как  вас зовут,  солнце  мое?  -- наконец спросила она,  ласково  и

снисходительно.

     -- Макс, -- честно признался я.

     -- А я  --  Альфа. Это  не  имя,  а давнее  прозвище. Но  я предпочитаю

прозвища именам:  по крайней  мере, прозвища дают более-менее  осмысленно, а

имена  --  как бог на душу  положит... Что  ж, милый Макс, теперь, когда  мы

представлены,  "пришло время  потолковать  о многих  вещах:  о  башмаках,  о

кораблях, о сургучных печатях, о капусте и о королях".

     Я невольно рассмеялся, узнав цитату.

     -- Люди делятся на тех,  кто любит  рассказывать  о  чувствах, тех, кто

предпочитает  истории с моралью,  и тех, кто всегда  умудряется  говорить  о

чудесах  --  даже если  повествуют  о том,  как  следует  чистить  картошку.

Надеюсь, вы относитесь к последней категории рассказчиков?

     -- Несомненно, --  заверил ее  я. -- Любая  моя история --  о чуде.  По

большому  счету,  до  сих пор со мной  не случалось ничего, кроме  чудес.  Я

фигурирую в собственной биографии лишь  в качестве свидетеля и, так сказать,

"пострадавшего": всю жизнь я болею чудесами.

     -- Именно "болеете"? -- сочувственно уточнила она.

     -- Именно. Бывают ведь врожденные неизлечимые болезни, вроде малокровия

или слабоумия. Моя хворь им сродни...

     -- Ой, как все запущено! -- звонко рассмеялась она.

     -- Вот именно, -- хмыкнул я, залпом допив остатки

     уже  остывшего шоколада. -- Хотите грустный секрет? Чудеса не  приносят

ни  счастья,  ни  комфорта;  невероятные  события  не  освобождают  от   пут

повседневности, а всего лишь перекручивают эти путы на иной манер, перед тем

как затянуть их потуже... невыносимо туго, по правде говоря!

     -- А где жмет-то? --  невозмутимо осведомилась моя новая  приятельница.

-- В подмышках?

     -- В основном в области сердца, -- буркнул я.

     -- Вы действительно больны,  друг мой, -- сочувственно сказала она.  --

Но не чудесами, а обычной  черной меланхолией. Самая популярная хворь Тихого

Города в этом сезоне. Поздравляю, у вас прекрасное чутье на причуды моды! Но

если вас интересует мое  мнение,  я бы  посоветовала  немедленно исцелиться.

Чтобы  наслаждаться  жизнью, требуется  особая,  невесомая поступь  духа,  а

сожаления о минувшем сделают его походку тяжелой  как  у  слона,  мечущегося

между посудными лавками... Хотите  получить рекомендацию  квалифицированного

лекаря? Немедленно выговориться! Заодно и мое любопытство утолите.

     -- Хитрая какая, -- я почувствовал, что мои  губы расползаются в улыбке

-- на удивление искренней для человека в моем положении.

     -- А то! Конечно хитрая, на  том и стоим.  -- -Она вышла из-за стойки и

проворно завесила  окна  синими занавесками,  пояснив: -- Это  --  знак моим

постоянным  посетителям,  что  я занята  и не  могу уделить им  внимание.  А

случайные клиенты  нам не помешают: если и зайдет кто-нибудь  --  пусть себе

сидит за  дальним столиком, какое нам до  него дело?..  Начинайте же. Бог  с

ними,  с  башмаками  и кораблями, --  успеется  еще. Рассказывайте  о  ваших

грустных чудесах.

     Разумеется,   я  ей  все   выложил.  Это  было   лучше,  чем  исповедь,

целительнее, чем  сеанс у психоаналитика.  Потому что, когда рассказываешь о

себе "правду и только правду", стараясь при этом быть увлекательным или хотя

бы забавным, эффект  поразительный:  собственные  горести начинают  казаться

старым анекдотом, который ты сам уже когда-то от кого-то слышал... страдания

героя анекдота могут разве что насмешить такой уж это жанр.

     --  Да, дела...-  задумчиво  сказала  Альфа,  когд  моя история наконец

подошла  к  концу.  --  Получается, вы  --  выдумка?  Что  ж,  это  как  раз

неудивительно. Здесь, в Городе, встречаются те, чья судьба отчасти похожа на

вашу.  Только вас  придумал  колдун,  а  их  --  обычные  люди,  литераторы,

чудаковатые господа,  которых,  как правило,  никто  не  принимает  всерьез.

Некоторых, однако,  придумали столь  удачно, что публика в  них влюбилась. А

тот, кого очень любят, непременно становится живым. По крайней мере здесь, в

Тихом Городе. У местных мудрецов  есть  множество  идей  касательно  природы

этого места -- о, они бы сошли с ума, если бы не взяли за правило раз в день

после обеда  придумывать  очередное объяснение  для  тайны,  частью  которой

стали! Одна из  теорий мне  очень нравится,  она  гласит,  что  Тихий  Город

помешан на любви.  Он любит своих обитателей и делает все, чтобы внушить нам

любовь к себе, -- что ж, большинство моих знакомых действительно привязаны к

этому месту, да и я  сама, признаться, тоже... С другой стороны, Тихий Город

ревнив, как шекспировский мавр,  он собственник и нежный тиран, поэтому уйти

отсюда невозможно. И смотрите, как интересно получается: если теория верна и

Город действительно помешан на любви, нет ничего удивительного в том, что он

помогает  воплотиться  тем вымышленным  образам, которые притягивают к  себе

любовь  живых... Поэтому  у  вас  есть  шанс  случайно  встретить  на  улице

персонажа  вашей  любимой  детской книжки.  Имейте  в  виду и  не падайте  в

обморок, если  что! Впрочем, ко мне они  не заходят: Тихий  Город  велик,  и

каждый   может  найти  здесь  местечко  по   вкусу.  Но  если  вас  разберет

любопытство, я подскажу вам, где их искать.

     --  У меня не было  любимых детских  книжек, поскольку  мое детство  --

фантазия  сэра  Джуффина  Хал-ли, --  флегматично  возразил я.  --  Впрочем,

фальшивые  воспоминания  о  том, как  я  взахлеб  читал  книжки, по-прежнему

выглядят  вполне  достоверно... Так что, может быть, когда-нибудь потом меня

заинтересует ваше любезное предложение.

     -- Потом  так потом.  Возможно, Тихий  Город --  единственное место  во

Вселенной, где можно позволить себе роскошь откладывать "на потом". Что-что,

а время здесь -- мелкая монета. Мы давно разучились  его ценить. Рай  -- это

место, где не нужно торопиться и невозможно опоздать, не так ли?

     Она   дружески  подмигнула   мне,  поднялась,   отодвинула   занавеску,

распахнула форточку.  В  кафе ворвался теплый ветерок, он принес  нам свежий

запах мокрой зелени  и несколько обрывков  смутно  знакомой  мелодии. Звуки,

словно сухие  листья, плавно опустились  к моим ногам. Где-то в  конце улицы

играли -- неужели на аккордеоне?! -- из плотной  синевы  сумерек  раздавался

приглушенный смех и цокот острых каблучков.

     -- Да уж,  чем  не  рай, --  криво  улыбнулся я. -- Самое  смешное, что

примерно так я его и представлял. Я был совершенно уверен, что в раю  всегда

сумерки и кажется, будто только что закончился дождь; цветет сирень и... да,

и  непременно  каштаны.  И  знаете,  в саду  за  домом,  где я скорее  всего

поселюсь,  действительно полно сирени, и я видел цветущий каштан  в соседнем

переулке, когда шел сюда! А еще мне казалось, что  в раю температура воздуха

навеки -- плюс 19 по Цельсию. И в любое время  суток можно зайти в маленькое

уютное кафе, где  мне обрадуются и с удовольствием выслушают, но при этом не

огорчатся, если мне взбредет в голову не показываться там неделями...

     --  Намек поняла,  -- насмешливо кивнула она. --  Можете быть  покойны:

если  вы исчезнете,  я  и не подумаю  огорчаться. Но если зайдете на огонек,

обрадуюсь непременно. Вы мне нравитесь,  Макс. И ваша! история сама  по себе

-- весьма элегантный сюжет... Хотя она все же не дотягивает  до совершенного

литературного сюжета.

     -- А что такое, по-вашему, "совершенный сюжет"? -- удивленно спросил я.

     -- Хотите знать, что такое "совершенный сюжет"? Что ж, могу рассказать.

Наделите  своего   героя  теми  качествами,   которые   вы  считаете  высшим

оправдани-|  ем человеческой  породы; пошлите ему удачу, сделайте! его Почти

всемогущим,  пусть  его  желания исполняются  прежде,  чем  он  их осознает;

окружите его  изумительными  существами: девушками,  похожими  на  солнечных

зайчиков,  и  мудрыми  взрослыми  мужчинами,  бескорыстно  предлагающими ему

дружбу, помощь и  добрый  совет... А потом отнимите у него все и посмотрите,

как  он  будет  выкарабкиваться.  Если  выкарабкается  (а он  выкарабкается,

поскольку вы сами  наделили  его недюжинной силой) -- убейте его: он слишком

хорош, чтобы оставаться в живых. Пусть сгорит быстро, как сухой  хворост, --

это  жестоко  и  бессмысленно,  зато  достоверно...  Вот такую историю  я бы

непременно написала, если бы принадлежала к числу  господ литераторов. Но я,

слава  Богу,  не  литератор,   а  всего   лишь  женщина,   случайно  ставшая

бессмертной, спрятавшись между строчек чужих стихов...

     -- Но ваш "совершенный сюжет" очень похож на мою историю, -- дрогнувшим

голосом сказал я.

     -- На первый взгляд похож.  Но вы живы. Да еще и в рай, можно  сказать,

при жизни попали. Здесь с вами ничего не случится. Не сгорите небось...

     -- Возможно,  сейчас вы беседуете именно  с  горсткой пепла,  -- горько

усмехнулся я.

     -- Не мудрите. "Горстка пепла", в отличие от вас, не может наслаждаться

беседой,  вкусом  горячего  шоколада  и  запахом мокрой листвы.  Так что  не

пробуйте меня разжалобить, не выйдет. С какой стати? Вы -- счастливчик. Если

хотя  бы четверть  того, что вы мне  понарассказали, правда, о вас наверняка

будут помнить  дольше, чем обо  мне; значит, вполне может оказаться,  что вы

бессмертное меня.  Только это  здесь и имеет значение.  Только это! Те, кого

некому  помнить,  исчезают,  лишь их прозрачные  тени  иногда  появляются на

улицах. Они жмутся к фонарям, поскольку темнота для тени -- то же самое, что

забвение для любого из нас. Небытие.

     --  Не  понимаю,  --  удрученно признался я. -- Предположим, меня будут

помнить дольше, чем  вас.  Следовательно, я  останусь жив. Но  я-то вас буду

помнить! Получается, что вы не исчезнете, пока не исчезну я, разве не так?

     --  Не так.  Наша  с вами  память друг  о  друге не в счет, так  уж все

устроено.  Почему  --  не знаю. Возможно, это  свидетельствует  о  том,  что

обитатели Тихого Города  не так уж и  живы...  Но  мои  ощущения  доказывают

обратное,   а   я   привыкла  доверять  собственным  ощущениям  больше,  чем

теоретическим изысканиям.

     Мы угрюмо помолчали. Но моя новая  приятельница  явно не была  способна

долго  оставаться  хмурой.  Она  вдруг  хлопнула  себя  ладошкой  по  лбу  и

рассмеялась: -- Эврика! Вполне возможно,  что я теперь действительно гораздо

более бессмертна, чем прежде!

     Я адресовал ей вопросительный взгляд.  Она  объяснила: -- Мои шансы  на

долгую-долгую жизнь  связаны не  с вами, а с  нашим общим  приятелем Чиффой,

который, как вы  говорите, вернулся домой.  Он ведь колдун? Если верить вам,

то колдун, и еще какой!

     А хороший колдун  вряд  ли  станет  умирать от  старости в  собственной

постели. И вообще вряд  ли станет  умирать, правильно?  А  уж он-то меня  не

забудет...

     -- Да, действительно, -- улыбнулся я. --  Вам повезло: Джуффин -- мужик

живучий. А вас и правда невозможно забыть. Это не комплимент. А  констатация

факта.

     -- Что-что вы сделали с фактом?

     -- Поймал и  отконстатировал, -- важно  объяснил я.  --  На свете стало

одним констатированным фактом больше.

     --  Это  следует  отметить, -- рассмеялась  Альфа. --  Что вы  пьете?..

Впрочем, не отвечайте, попробую угадать. Джин или ром?

     -- И  то  и  другое, можно  без  хлеба, -- я  процитировал бессмертного

Винни-Пуха, она одобрительно кивнула, опознав цитату (я и не сомневался, что

опознает) и  загремела стаканами. Атмосфера,  сгустившаяся  было  в  течение

последних минут  (со стороны  мы,  наверное, походили на пациентов санатория

для  туберкулезников,  обсуждающих  свои  последние  рентгеновские  снимки),

разрядилась окончательно и бесповоротно.

     К тому  времени,  как  в  "Салоне"  начали собираться завсегдатаи, мы с

Альфой уже опустошили полбутылки джина, перешли на "ты" и вообще чувствовали

себя старыми,  чуть ли  не  фронтовыми  друзьями. Она бесцеремонно  сообщила

своим приятелям, что выменяла меня у  некоего  Альги: тот,  дескать, получил

Чиффу, ящик португальского портвейна и  горшок с голубой  геранью, а она  --

нового  клиента.  О  том,  что  Джуффин  покинул  Тихий Город  навсегда,  мы

договорились молчать. Альфа утверждала,  будто такая новость  поспособствует

новой  вспышке  эпидемии  черной  меланхолии: чужая  участь  нередко кажется

завидной даже тем,  кто искренне полагает себя одним из обитателей  рая. Она

же заверила меня, что на исчезновение Джуффина никто  не обратит  внимания и

уж  точно никто не станет его  разыскивать: ни в заведении этого загадочного

Альги, ни где-либо еще. Приветливое равнодушие  к  отсутствующим было  здесь

единственным обязательным правилом хорошего  тона.  Заодно  Альфа успела мне

объяснить, что любить стоит только тех, кто в данный момент находится рядом,

и  только до  тех  пор,  пока за ними  не  закроется  дверь. Следовать этому

правилу оказалось неожиданно легко: человек, существующий  только  в памяти,

ничем не  отличается от призрака.  Я даже удивился, что сам не  додумался до

такой простой и очевидной вещи...

     Для начала я познакомился с высокой темноглазой женщиной по имени Клер.

Потом в кафе появились смуглый коренастый бородач по имени  Сэмюэль и  Алиса

--  потрясающе  красивая, но  совершенно  седая  леди с глазами яркими,  как

мокрые  сливы; позже к нам присоединились еще несколько мужчин и женщин -- к

этому моменту я уже  истребил столько  огненной воды, что утратил врожденную

способность запоминать человеческие имена. В  самый разгар вечеринки  я сдал

все дела  автопилоту и отключился. Автопилот, впрочем, повел  себя достойно:

вежливо попрощался с присутствующими и доставил меня в дом Джуффина, в холле

которого я и заснул, обстоятельно укутавшись  в мягкий домотканый коврик. Во

сне я слышал перезвон медных браслетов на  тонких  запястьях Клер, сердечный

смех Алисы,  вкрадчивый баритон Сэма,  холодный  клекот жидкости, льющейся в

стаканы, утробный  скрип деревянной  мебели, но не видел ничего, так что мой

сон был похож на бодрствование слепого...

     Проснувшись,  я  весело  ужаснулся  собственному грехопадению,  объявил

сердечную благодарность  автопилоту  и  возрадовался отсутствию  похмелья: в

этом  смысле  Тихий  Город  действительно  мог  считаться  раем, без  всяких

кавычек. "Если будет очень хреново, сопьюсь! -- жизнерадостно  подумал я. --

Благо для этого здесь, кажется, весьма благоприятные условия!"

     Но спиваться  не понадобилось.  Воспоминания о Ехо, еще вчера сводившие

меня с ума, как-то подозрительно быстро истончились, стали бледными, нежными

и  совершенно  безболезненными  --  словно  это были  не  дни моей жизни,  а

кинофильмы, которые я  успел  посмотреть. Я по-прежнему  любил этот  город и

людей, которые там остались, но это была легкая любовь: она не причиняла мне

страданий и не разжигала желания вернуть прошлое. "Люди, которых  не видишь,

ничем  не  отличаются от  призраков", --  думал я. Мудрая  Альфа  не  только

подпоила меня, но  и  каким-то  образом успела  научить  уму-разуму.  За оба

деяния ей  следовало бы памятник поставить, но я  ограничился букетом сирени

из собственного сада.

     Так.  началась   моя   жизнь   в  Тихом  Городе:  я  обзавелся  жильем,

впечатлениями, мудрой воспитательницей (в лице Альфы) и нехитрой философской

системой, каковая,  однако, помогла мне  достичь  некоего  подобия душевного

покоя;  стал  потенциальным   завсегдатаем   симпатичного  "Салона"   и   до

полубеспамятства  напился  в   компании  старожилов,  что  странным  образом

способствовало созданию иллюзии, будто мы знакомы  уже  очень  давно. Что ж,

могло быть и хуже. Могло быть гораздо хуже, черт побери!

     Дни потекли один  за другим, они стали невесомыми  и незначительными...

да  и дней,  в сущности,  никаких  не было,  только сумерки,  в благоуханной

синеве  которых  попытки  отсчитывать время утратили  всякий смысл.  Я и сам

утратил  всякий   смысл:  стал  одним  из   многих  неторопливых  статистов,

заполняющих  театр  теней,  темным силуэтом в освещенном  окне, замысловатой

безделушкой на полке  страстного, но рассеянного  коллекционера. Странно, но

здесь,  в Тихом Городе, где  время не  имеет  никакого значения,  где некуда

торопиться  и  невозможно  опоздать,   я   вдруг  зажил  размеренной  жизнью

пунктуального человека --  к  чему, откровенно говоря, никогда не стремился.

Как ни странно, мне это даже нравилось.

     Проснувшись, я принимал ванную  и  отправлялся завтракать  в  заведение

Альфы.  Один  из  столиков  -- в  углу,  подальше  от окна  -- по  негласной

договоренности считался "моим". Я мог завтракать  там  в полном  одиночестве

или в компании  жизнерадостной хозяйки, которая тут же принималась потчевать

меня  занимательными сплетнями о знакомых  и  незнакомых;  а  мог пригласить

кого-нибудь  из посетителей присоединиться ко мне и  сыграть  в нарды. Нарды

были самой популярной настольной  игрой  в  "Салоне"  и,  насколько я  успел

заметить, во многих других забегаловках Тихого Города.  Здесь чаще  играли в

"длинные нарды",  чем в "короткие", причем большинство игроков, как и я сам,

предпочитали играть  черными  и кидать  не  чужие, а собственные самодельные

кости (окруженный  сочувствующими советчиками, я  старательно  вырезал  свои

кубики  в  течение  нескольких вечеров  и,  как ни странно,  довел эту почти

ювелирную работу до  победного конца). За все время я не  встретил ни одного

человека, который был бы искренне заинтересован в исходе игры, однако все мы

были очарованы процессом: нежный клекот перекатывающихся кубиков, мелодичный

перестук шашек...

     После  завтрака я возвращался домой и занимался наведением порядка  или

возился в  саду. Потом  отправлялся на прогулку. Поначалу я  старался всякий

раз непременно забрести туда, где не бывал прежде; со временем же понял, что

улицы  Тихого  Города  похожи  одна  на  другую,  и  махнул  рукой  на  свою

исследовательскую деятельность. Прогулка обычно заканчивалась обедом, но  не

в "Салоне", а где-нибудь "на стороне". Таким образом я  отдавал  дань жалким

остаткам  собственной  страсти  к  открытиям:  размещал  свое тело  в  новых

интерьерах, пробовал новые блюда, заводил новые знакомства. Бледные призраки

"новых впечатлений" меня вполне удовлетворяли; возвращаясь  домой, я изрекал

одну и  ту же  фразу: "Это  была  хорошая прогулка"  --  что-то вроде  сытой

отрыжки, но не желудочной, а душевной.

     Дома  я  варил  кофе,  неисчерпаемые  запасы  которого  обнаружились  в

кладовой,  топил  камин,  валялся на  диване,  листая  старые  энциклопедии,

которыми были  уставлены мои книжные  полки. Один из  томов назывался "Новые

сведения о вещах" и пользовался моим особым расположением: я читал эту книгу

медленно,  растягивая  удовольствие;  книга  отвечала   мне  взаимностью  и,

кажется,  постепенно становилась толще словно  в мое отсутствие  неизвестный

автор добавлял в нее новые и новые статьи.

     Потом я отправлялся в "Салон", поскольку сердце подсказывало мне, что у

гостеприимной  Альфы уже начала собираться теплая компания,  частью  которой

теперь считался  и я сам.  Несколько коротких кварталов, знакомая стеклянная

дверь,  уютный желтый свет  лампы  под  плетеным  абажуром. Ласковый  аромат

цветочного чая, сладостное  удушье кофейной пыли, густые табачные облака под

потолком, перестук льдинок в бокалах  с крепкими напитками, неизменные нарды

и  бесконечные  разговоры, которые стали единственным  внятным смыслом моего

призрачного  бытия. На дружескую  болтовню  расходовались все душевные силы,

что, безусловно, было мне только на руку: я физически не  мог тосковать, как

не смог  бы,  скажем, поднять в воздух товарный состав  или  взять  на  руки

новорожденного слоненка.

     Дома я укладывался в постель, сладко потягивался и засыпал --  крепко и

без  сновидений; с  непривычки  мне поначалу  казалось,  что  я  сплю  всего

несколько  минут  в  сутки,  но,  сверив свои впечатления с Альфой,  которая

видела меня  и  в  конце дня, и  почти  сразу  после  моего  пробуждения,  я

убедился, что стал редкостным засоней. Что ж, все к лучшему. "Солдат спит --

служба идет".

     Новые приятели понемногу открывали мне свои странные тайны.

     Серьезная, спокойная  красавица  Клер, обладательница  тонких запястий,

оленьих глаз, высоких  скул и звонких браслетов, однажды со снисходительной,

словно  речь шла  о  давних школьных  проказах, улыбкой поведала мне,  что в

прежней жизни убила не менее сотни человек.

     -- Вы были наемным убийцей? -- опешил я.

     -- Нет, что вы, Макс. Это была не профессия. Так, любительство.  Просто

я слишком серьезно относилась к поэзии...

     -- Если вы  убивали  плохих поэтов, сто --  это  слишком мало; если  же

гениальных, цифра чересчур велика,- заметил я.

     Клер оживилась.

     -- Вы  все очень правильно понимаете.  -- Она дружески  сжала мою руку,

чего за ней прежде не водилось.  -- "Сто -- слишком мало" -- о, еще бы! Но у

меня не было задачи убить всех плохих поэтов. Я -- здравомыслящий человек, я

прекрасно  понимала,  что это  невозможно.  Но  плохой поэт -- это  полбеды.

Существуют гораздо более опасные типы. Они  пишут стихи к именинам, свадьбам

и  юбилеям. Стихи  ко  дню окончания  средней школы.  Стихи  в честь  Пасхи.

Высокопарные стихи по поводу любого торжества, какое только  может случиться

в их бессмысленной жизни.

     --  Знаю, как  же, -- хмыкнул  я.  --  И  этих безобидных  дурачков  вы

убивали?

     --  Именно эти "безобидные дурачки"  уничтожили магическую составляющую

поэзии,  --  жестко  сказала  Клер.  --  Их  трудами  поэзия  стала  обычной

ритмически  организованной речью.  Эта  разрушительная техника описана еще в

Библии и называется  "поминать  всуе".  Понимаете  ли вы,  что это значит --

потерять магическую составляющую?

     -- Догадываюсь, -- горько усмехнулся я. -- Я сам, кажется, потерял свою

"магическую составляющую"...

     Впрочем,  горечь  моя  прошла  почти  сразу.  Секунду  спустя я  и  сам

удивлялся собственному пафосу.

     -- Вам виднее, -- сухо заметила Клер. -- Но речь сейчас идет не  о вас,

а о поэзии.  В юности я была  достаточно наивна,  чтобы полагать, будто дело

еще можно поправить...

     -- Вы убивали людей, которые  писали стишки к праздникам?  -- удивленно

уточнил я.

     -- К праздникам, и не только... Но суть вы уловили верно.

     -- И вас не поймали? -- недоверчиво спросил я.

     --  С  чего  бы?  --  Она  пожала  плечами.  --  Меня  невозможно  было

заподозрить.  С точки зрения следствия, у  меня не было  решительно  никаких

побудительных мотивов. В нескольких случаях их смерть  была мне  чрезвычайно

невыгодна:  ущемлялись мои  материальные, карьерные и  прочие интересы...  К

тому же я была очень ловка и осторожна -- сейчас сама удивляюсь.

     -- И чем это закончилось? -- осторожно поинтересовался я.

     -- Как  видите, ничем. Поэзия так  и осталась ритмически организованной

человеческой речью. Сотня трупов ничего не изменила. Мне  следовало родиться

на  тысячу лет  раньше -- тогда  еще можно  было что-то исправить... Когда я

поняла это, я занялась другими вещами.

     -- А сами вы писали стихи? -- бестактно спросил я.

     -- Да. Недостаточно плохие, чтобы наложить на себя руки, -- невозмутимо

парировала Клер. -- Но читать я их вам не буду. Не время, не  место. Да и не

нужны вам стихи -- ни мои, ни чьи-то еще.

     У меня на языке уже крутился  вопрос: как ее-то занесло в Тихий Город и

много ли народу помнит ее за пределами этого призрачного  мира, но я вовремя

вспомнил, что Альфа предостерегала меня от разговоров на эту тему.

     В  течение нескольких  вечеров  после  этого разговора  я  пожирал Клер

глазами, пытаясь вообразить себе, как она подсыпает яд в бокал незадачливого

сочинителя  или  таится с  охотничьим  ружьем в  глубине  чужого сада...  Но

любопытство  мое довольно  быстро угасло -- и не потому,  что Клер перестала

казаться  мне  загадочной и интригующей. Дело было не в  ней, а  во  мне.  Я

утратил  способность  испытывать  искренний  интерес к  чему  бы то ни было.

Печальных доказательств тому я собрал великое множество.

     Бородатый  Сэмюэль,  флегматичный,  приветливый и, кажется,  бесконечно

добродушный  от  природы  дядька,  поведал мне,  что в прошлом принадлежал к

тайному  братству Бешеных Псов. Члены братства  стремились  к  "прижизненной

трансформации  духа   и  тела";   основной   рецепт   самосовершенствования,

изложенный Сэ-мюэлем, мог бы шокировать кого угодно. Эти люди давали собаке,

издыхающей  от  бешенства,  укусить  себя,  после чего  пытались выжить,  не

прибегая к  спасительным  прививкам. Они  полагали, будто  человеческая воля

способна  не только обуздать  смертельную болезнь,  но и  воспользоваться ее

мощью в своих целях.  Неофит, впрочем, мог и  даже  должен был  обратиться к

врачу, но  не  ранее  чем  через  неделю после  укуса;  некоторым,  впрочем,

удавалось   продержаться   дольше.  Сам  Сэмюэль  очень  гордился  тем,  что

отправился лечиться только через двенадцать дней после  первого укуса, когда

окружающий мир уже изменил свои цвета, а  глотательные движения давались ему

с величайшим  трудом. Курс уколов, сделанный с катастрофическим  опозданием,

как ни странно, помог -- впрочем, Сэмюэль утверждал, будто ни один из членов

их тайного братства не умер на этом этапе посвящения.

     За первым  испытанием,  однако, следовало  второе --  семь  лет спустя,

после  того  как  организм  полностью   утрачивал  иммунитет   к  бешенству,

приобретенный в результате лечения. После  второго укуса обращаться  к врачу

запрещалось. Основатели Братства  полагали,  что за  этот срок неофит должен

был успеть  подготовить  свой  организм к полной  трансформации.  По  словам

Сэмюэля,  примерно четверть его  товарищей  погибли,  остальные же  -- в том

числе и он сам  -- получили  право именоваться Бешеными Псами и считали себя

чем-то вроде оборотней -- с той, однако, разницей, что их  облик практически

не  менялся;  преображался  только  дух.  "Это  было  священное  безумие, --

задумчиво  говорил Сэмюэль. -- Безумие без внешних проявлений: у нас хватало

выдержки  вести себя  так, словно  ничего  не  случилось. Мы продолжали жить

среди людей,  ходить на службу  и отнюдь не  пренебрегали своими семейными и

дружескими обязанностями. Никто не догадывался, что мы уже давно погружены в

иной  мир --  между собой мы называли его "Радужным",  поскольку это хотя бы

отчасти описывало новые особенности нашего восприятия..."

     Прежнего Макса  рассказ  о  двойной  жизни  Бешеных  Псов потряс  бы до

глубины  души;  я  же  выслушал  Сэмюэля  с  вялым  любопытством  и  не стал

выспрашивать подробности. Я  даже не попытался  выяснить,  какими свойствами

обладал  "радужный Мир",  а ведь некоторые детали  его лаконичного  описания

позволяли предположить, что Бешеные Псы каким-то  образом умудрялись  видеть

реальный  мир и его Темную Сторону одновременно. Но мне было все равно. Я  и

собственной-то судьбой больше не мог заинтересоваться как следует...

     Не взволновала меня и исповедь Алисы -- в высшей степени романтическая.

Она   призналась,  что   всегда   тяготилась   размеренным   ритмом   своего

упорядоченного  и,  с  точки зрения друзей  и  соседей,  счастливого  бытия:

двухэтажный  дом  в  пригороде,  сад,  засаженный  яблонями  и  боярышником;

заботливый, жизнерадостный и нетребовательный муж, обстоятельно выбранный ею

когда-то из числа самых верных поклонников; двое сыновей, воспитание которых

не доставляло особых хлопот...

     Никто  не  подозревал,  что приветливую  красавицу  Алису на протяжении

многих  лет  преследовала   одна  навязчивая  идея,  сладостное  наваждение,

гремучая смесь фобии и надежды.  Всякий  раз, уезжая из дома  -- погостить у

старых друзей, на курорт или просто за покупками, -- она непременно набирала

свой телефонный номер и измененным до неузнаваемости, чужим  голосом просила

позвать  Алису.  "Я  все  надеялась:  вдруг  какая-нибудь  добрая  душа  уже

"вернулась" домой вместо меня и, значит, мне возвращаться необязательно", --

доверительно призналась она.

     Постепенно детская вера в жутковатое чудо ослабла и стала чем-то  вроде

маленького  безобидного  чудачества  --  иногда Алисе казалось,  что  муж  и

сыновья догадываются, что незнакомый ломкий голос принадлежит  именно ей, но

тактично помалкивают, желая доставить ей удовольствие.

     Однажды  ранней  весной (Алиса только-только  бурно  отпраздновала свой

пятидесятый день  рождения)  она  позвонила домой  из  маленького курортного

городка,  что на юге  Баварии.  Алиса отправилась на  этот курорт  якобы для

каких-то  оздоровительных  процедур,  столь  необходимых  женщине,  желающей

выглядеть  на десяток лет  моложе не  только в полумраке  спальни,  но  и на

солнечном пляже;  на  самом же деле  ей  просто  хотелось остаться наедине с

собой и понять: как следует жить человеку, который твердо знает, что большая

часть его жизни уже  прожита.  Ничего путного она так и  не придумала, но за

день до  отъезда по старой традиции  позвонила домой и, взвинтив свой низкий

голос до пронзительного повизгивания, попросила к телефону  Алису.  Знакомый

тенорок мужа  беззаботно  откликнулся:  "Сейчас", -- Алиса  услышала, как он

говорит: "Это опять тебя, дорогая", -- и, теряя сознание, опустила трубку на

рычаг.   Очнувшись  секунду  спустя  (вокруг   еще   не   успела   собраться

сочувствующая и втайне благодарная за развлечение публика), она с изумлением

обнаружила в своем арсенале ровно  две концепции: "я свободна" и "такой шанс

нельзя  упустить". Открыла  сумочку.  Там  лежали документы, дорожные  чеки,

пластиковая  карта  У1§а  и  блокнот с адресами и телефонами  многочисленных

друзей  и знакомых. Блокнот она тут же изорвала на мелкие клочки и  сожгла в

пепельнице,  присев  за  столик  ближайшего  уличного  кафе;  все  остальное

справедливо  сочла необходимой  и достаточной  экипировкой  для  начинающего

путешественника в неизвестность.

     Домой она  с тех пор  не  звонила  ни разу; тот факт,  что ее  никто не

пытался  разыскивать,  ничуть  ее  не удивил.  Работа,  жилье  и  первый  за

последние двадцать лет любовник  появились как бы сами собой, без каких-либо

усилий с ее стороны; новые привычки то  и дело возникали и  тут же  умирали,

привлекательные и недолговечные,  как  бабочки. "С тех пор я перестала вести

счет прожитым годам,  -- задумчиво  призналась Алиса, -- и знаете,  кажется,

мне удалось избежать разрушительного воздействия времени. Только мои  волосы

остались в  заложниках у  этой стихии: они быстро поседели, а я не стала  их

подкрашивать, поскольку мне казалось: это что-то вроде платы за то, что лицо

и тело  остаются в  точности такими,  какими они были  в  тот день  у  озера

Шторнберг... и  еще за то, что ни один из дней моей новой жизни не был похож

на прочие".

     "Следует  запомнить  эту историю,-  думал  я  в  тот вечер, возвращаясь

домой. -- Вот он, рецепт вечной молодости: надо просто чтобы ни один из дней

твоей жизни не был похож на прочие... Может, пригодится когда-нибудь... Хотя

-- на кой черт мне этот рецепт здесь, в этом вялотекущем раю?!"

     Ну да,  ну да, в Тихом Городе  дни мои были  похожи друг  на  друга как

близнецы, а залогом вечной  молодости,  очевидно, являлся летаргический  сон

духа -- дешево и сердито!

     Впоследствии я выслушал еще немало импровизированных автобиографий,  но

все они, по большому счету, оказались похожи одна на другую. Очевидно, книга

человеческих  судеб  скудна сюжетами,  но богата  интерпретациями. Возможно,

именно  поэтому  я  сам  стал очень популярным  рассказчиком: жители дальних

окраин Тихого  Города  порой  специально заходили  в  "Салон" послушать  мои

истории;  со  временем мне  порой  стало  казаться, будто я  все  выдумал...

Впрочем,  для  моих  слушателей  это  не  имело  особого значения:  события,

оставшиеся в прошлом, не менее  призрачны, чем события,  которых никогда  не

было.

     -- Если все, что вы рассказывали, правда, то ваша жизнь  -- это  просто

история карточного домика, -- заметила однажды Клер.

     Я удивился:  после  ее  исповеди наша дружба, и  прежде немногословная,

превратилась в своего рода  молчаливый сговор. За несколько сотен одинаковых

вечеров, минувших  с той поры, мы обменялись множеством понимающих  взглядов

и,  в  лучшем  случае, десятком  фраз,  составленных согласно  классическому

канону светского общения: "Передайте мне чашку, пожалуйста".

     -- Объясните, что вы имеете в виду, -- осторожно попросил я.

     -- А вы не  понимаете?  Сами подумайте:  как бы хорош  ни был карточный

домик,  сколько бы ни твердили восхищенные  наблюдатели, что построить такое

чудо из обыкновенных кусочков глянцевого картона совершенно немыслимо, -- не

так уж интересно всю жизнь оставаться его гордым создателем и не щадя усилий

защищать свое творение от сквозняков и неосторожных зрителей. И не потому ли

величайшее из искушений, которые  посещают строителей  карточных домиков, --

выдернуть  одну  карту  из  самого основания и  зачарованно  наблюдать,  как

рассыпается только что созданное твоими руками маленькое чудо...

     Я  хотел возразить, что "карточный домик" был разрушен отнюдь  не моими

руками, но вовремя вспомнил о сокрушительной силе тайных желаний Вершителя и

осекся. Лишь изумленно покачал головой.

     -- Я бы  не говорила вам все это, Макс, но мне вдруг подумалось, что вы

уже успели выстроить очередной "карточный домик" -- здесь, в Тихом Городе. У

вас еще нет желания его сломать?

     -- Не знаю, -- растерянно признался я. -- Я об этом не думал.

     -- Ну вот,  теперь  подумайте, --  доброжелательно посоветовала она. --

Все  бы  ничего,  но вы не производите впечатление человека,  которому нужен

какой-то "карточный домик". Вот нам с Альфой он нужен позарез; Алисе и  Сэму

-- возможно, тоже; всем  остальным -- не знаю, не знаю... Откровенно говоря,

они меня не слишком занимают. Но вам это барахло точно ни к чему.

     Я вернулся  домой в  смятении. Несколько порций темного рома, заботливо

влитые  мною  в   собственный  желудок  во   имя   восстановления  душевного

равновесия,  не  только  не  исполнили свое  предназначение,  но,  напротив,

усугубили  внутренний  разлад.  В  сущности, я  хорошо  знал  это  нервозное

настроение: оно всякий  раз  посещало меня  накануне больших  перемен, когда

истерзанный предчувствиями разум вдруг понимает, что тонкая ткань реальности

уже  истерлась до дыр;  причинно-следственные связи  все  еще  тягостны,  но

больше не могут гарантировать ему желанного уютного покоя...

     Чтобы отвлечься,  я взял  с  полки  первую попавшуюся  книгу.  К  моему

величайшему  удивлению, это  был древний трактат Суньцзы  "Искусство войны".

Открыв  книгу  наугад,  я  прочитал:  "Притворный  беспорядок  рождается  из

порядка; видимость страха  рождается из мужества;  мнимая слабость рождается

из силы. Порядок и беспорядок -- это вопрос количества;  мужество и страх --

вопрос  стратегической  мощи.  Поэтому  тот,  кто  умеет  управлять  врагом,

предлагает то,  что враг может схватить. Выгодой он завлекает его, со своими

войсками он ждет его".

     Умствования древнего полководца неожиданно меня разозлили. Я  захлопнул

книгу  и  поставил ее  на  место. Движение это оказалось  столь неоправданно

резким, что стеллаж с книгами  зашатался и  с грохотом обрушился  на пол. На

меня  пролился  своего   рода  энциклопедический   дождь.  Несколько  ударов

оказались  довольно болезненными.  Я отчаянно  тер ушибленное  плечо, другой

рукой массировал  пострадавшие  ребра и  растерянно  улыбался. Это маленькое

происшествие  окончательно выбило меня из  колеи, и я вдруг  обнаружил,  что

такое состояние мне, как ни странно, нравится.

     Я  собирал  книги и думал, что  суть  военной  науки Суньцзы проста для

понимания,  но применить  ее на практике нелегко  --  как  все по-настоящему

могущественные формулы... "Вершина  военного искусства -- управление врагом,

-- сказал  себе я.  --  Бесстрашное  коварство трикстера превыше прямодушной

силы героя... Это как раз  понятно. Понять бы  еще, кто враг...  Кем следует

управлять?"

     Боковым   зрением  я  заметил   мельтешение  у  противоположной  стены.

Развернувшись, увидел, что это -- всего лишь мое отражение в зеркале.

     --  Ага, вот  он,  враг, -- вслух сказал я, упиваясь нелепостью  своего

озарения.

     Бросил  книги,  поднялся  с  пола,  подошел  к  зеркалу  и  внимательно

уставился на собственную физиономию. Кажется, тихая сытая жизнь не пошла мне

на пользу: щеки изрядно округлились, это было  заметно даже под многодневной

щетиной; в линии рта появилась какая-то неприятная слабинка; хуже всего дело

обстояло с глазами:  они стали серо-зелеными, как у сытого кота, и тусклыми,

как у всякого довольного жизнью обывателя.

     --  У тебя глаза пожилого  рантье,- презрительно сказал  я собственному

отражению.  -- Если так пойдет и дальше, они заплывут  и станут поросячьими.

Тебя это устраивает, дорогуша?

     Мой  разум   был  обескуражен   открывшимся  ему  зрелищем.   Мелькнула

паническая  мысль,   своего  рода   попытка  оправдаться  перед  собой:   "Я

добровольно стал мертвым, потому что быть живым -- слишком больно".

     Повинуясь внезапному, почти немотивированному порыву, я вышел из дома и

отправился в "Салон". Альфа уже накрыла вымытые чашки крахмальной салфеткой,

но еще  не  погасила свет и  не  заперла  дверь,  поэтому  я  решил, что мое

вторжение будет не слишком бестактным.

     -- У  меня  только один вопрос, -- сказал я в  ответ на  ее  удивленный

взгляд. -- Ты ведь помнишь тот день, когда я впервые к тебе зашел, правда?

     -- Отлично помню, -- растерянно кивнула она.

     -- Скажи, только честно: я с тех пор сильно изменился? -- Даже не знаю,

-- она пожала плечами. -- Ну, наверное, с тех пор ты стал  немножко занудой,

но это объяснимо...

     -- Занудой? -- почти с удовольствием переспросил

     я. -- И это все?

     -- Да... наверное. Ну, еще ты слегка растолстел,  но в твоем случае это

не скоро станет настоящей проблемой. Скорее никогда, чем когда-нибудь...

     -- Еще, -- потребовал я -- Ты молчишь о самом главном, Альфа.

     --  А  что ты  хочешь  услышать? --  сердито  спросила  она. --  Что ты

перестал  быть  мне интересен?  Что  ты достал меня  своей дурацкой  манерой

являться каждый день  в одно и то  же время?  Что  когда ты в  очередной раз

начинаешь пересказывать историю своих похождений, невозможно поверить, будто

ты  и  есть  тот самый  веселый  и бесстрашный мальчик,  с которым ежедневно

случались чудеса? Ты это хотел услышать? Ну вот, услышал... Впрочем, не бери

в  голову,  Макс, то  же самое  я могу  сказать  любому из  своих друзей.  И

собственному отражению в зеркале заодно.

     Я слушал ее  и чувствовал, что  еще немного -- и я могу расплакаться от

обиды. Именно  то, что требовалось! За  этим я  к ней и  шел,  зная за собой

давнюю  слабость: я люблю нравиться, мое глупое  сердечко жаждет восхищенных

вздохов, моя голова идет кругом после пары-тройки второсортных комплиментов.

Я  знал, что  самый  деликатный упрек  из чужих уст  встряхнет меня  гораздо

эффективнее,  чем  длительный  сеанс самоедства.  Что ж, мне повезло: умница

Альфа наговорила мне гораздо больше неприятных вещей, чем я рассчитывал.

     --  Спасибо, -- искренне  сказал я. --  Именно то,  что надо!  А теперь

подскажи мне, где живет Сэм.

     -- Сэмюэль? -- удивленно переспросила она.  -- Макс, он  не скажет тебе

ничего нового. Уверяю тебя: кроме клятвенных заверений в неизменной симпатии

и вечной дружбе ты из него ничего не выколотишь!

     -- А он  мне  не для  разговоров  нужен, -- усмехнулся  я.  --  Ну будь

человеком, дай адресок. Ты же все про всех знаешь!

     Несколько  секунд Альфа  в замешательстве рассматривала меня, словно мы

только что познакомились. Потом задумчиво покивала и подробно объяснила мне,

как  найти  дом Сэмюэля. Я обнял  ее, бесцеремонно притянул  к себе и звонко

расцеловал в щеки,  искренне удивляясь, почему никогда  не  пробовал сделать

это прежде:  отличное занятие! Удаляясь  от  кафе,  я  ощущал  ее изумленный

взгляд на своей спине: взгляд был теплый, как солнечный зайчик. Мне хотелось

плакать:  я знал, что больше никогда не увижу Альфу. Но и  смеяться мне тоже

хотелось, потому что я  твердо решил, что больше  никогда не увижу в зеркале

сонные сытые глаза мертвого сэра Макса. Все что угодно, только не это!

     Дом Сэмюэля я нашел почти сразу: Альфа очень толково мне все объяснила.

"Особая  примета" --  красный флюгер на  крыше --  оказалась  очень  кстати:

во-первых,  дом  издалека  видно,  а  во-вторых,  я  не  мучился  напрасными

сомнениями, когда стучал в дверь. В  Тихом Городе дома  не имеют номеров,  а

улицы -- названий, поэтому риск попасть не по адресу чрезвычайно велик.

     Сэм открыл мне не сразу. А когда  открыл, я понял, что вытащил  его  из

постели. Но я досадливо отмахнулся от угрызений совести: слишком высоки были

ставки.

     -- Сэмюэль, дружище, -- торопливо сказал я,  -- об одном прошу: сначала

выслушайте меня, а потом гоните, хорошо?

     --  Хорошо, -- сонно согласился он. -- Может быть, зайдете в дом, Макс?

Зачем беседовать на пороге?

     -- Как вам будет угодно, -- церемонно ответствовал я.

     Зашел вслед за растерянным хозяином в гостиную. Бросил косой  взгляд на

зеркало. Глаза у моего отражения были ошалевшими,  дикими, отчаянными, но уж

никак не сонными. И то хлеб.

     -- Сэм, -- решительно сказал я, утонув в глубоком плюшевом кресле. -- Я

бы ни за что  не  решился злоупотреблять вашим временем, но я в  безвыходной

ситуации. У меня в этом  клятом городе  только один знакомый бывший  бешеный

оборотень -- вы. Укусите меня, пожалуйста, до крови, если вас это не слишком

затруднит.

     -- Что-о-о? -- изумленно протянул он и, кажется, начал просыпаться.

     -- Укусите меня, пожалуйста,- смиренно повторил я.

     --  Но  зачем? -- Густые брови моего собеседника медленно ползли вверх.

Потом его  лицо прояснилось,  и он  с видимым облегчением  спросил:  --  Это

шутка, Макс? Немного некстати, но мне даже нравится...

     -- Это не шутка, -- твердо  сказал я. -- Просто вы  -- мой единственный

шанс. Мне позарез нужно взбеситься. Сойти с ума. Стать одержимым. Одной моей

доброй  воли  для  этого  не  хватит:  я  слишком распустился,  обмяк,  стал

спокойным  и благодушным.  Магия  тут  не работает,  в  чем  я  неоднократно

убеждался на практике. Но бешенство -- не магия. Вдруг поможет? Иммунитета у

меня точно нет. В Тихом Городе никто не умирает, верно? Значит, и я не умру,

только съеду с катушек -- именно то, что требуется!

     --  Зачем это  вам?  --  тихо спросил он. -- Я  имею в  виду: зачем вам

сходить  с ума,  Макс?  Вы надеетесь, что это поможет вам покинуть Город? Я,

как видите, все еще здесь.

     -- Вы -- это вы, а я -- это я...  Впрочем, я ни на что не надеюсь. Но я

обязан попробовать.

     Мой ответ его вполне удовлетворил. По  крайней мере, он кивнул, подошел

поближе  и  без  дополнительного  предупреждения  впился  в  мое  предплечье

удивительно острыми  зубами. Это было очень больно ("Жить вообще больно", --

напомнил я себе), но я рассмеялся от радости.

     -- Вы довольны? -- вежливо спросил Сэмюэль, снова усаживаясь  в кресло.

-- В таком  случае,  я бы предпочел  отправиться спать...  Кстати,  имейте в

виду: если вам станет совсем  скверно, я готов помочь практическим советом в

любое время.

     --  Спасибо, -- улыбнулся я. --  Надеюсь, все  обойдется. Я ухожу, Сэм.

Доброй ночи. Заприте за мной дверь.

     Вернувшись домой, я торжествующе уставился на  собственное отражение  в

зеркале.

     --  Ну  что, нашел  я на  тебя  управу?  --  ехидно  спросил  я  своего

зазеркального двойника. -- Вот  то-то.  Живи, скотина! Вой от тоски, рычи от

боли, если сильно припечет, но живи.

     Нечего и говорить, что жизнь моя с этого дня разительно переменилась. Я

твердо решил удрать из Тихого Города. Зачем, куда и что я потом буду с собой

делать -- все эти  вопросы не имели решительно никакого значения. Откровенно

говоря,  меня  просто  напугала  легкость,  с  какой  я  опустился,  размяк,

расслабился, превратился  в  зануду,  по-стариковски  разглагольствующего  о

своих былых подвигах.  Я  не раз  слышал, что солдат,  публично уличенный  в

трусости,  нередко  становится  самым  отчаянным  героем:  Его  подстегивает

страстное желание доказать миру, что  он не так уж безнадежен. Нечто в таком

роде произошло и со мной.

     После вышеописанного  взрыва эмоций, завершившегося визитом к знакомому

оборотню, я  проснулся  совершенно  разбитым.  Нервы были  на взводе,  разум

панически метался между страхом и отчаянием, на  сердце покоилось  несколько

дюжин  Греттировых Подымов, память услужливо  подсовывала живописные картины

прошлого, утраченного  навсегда, а  кровь стыла в жилах при воспоминании  об

укусе "бешеного" Сэма, каковому я вчера добровольно подвергся. Что  ж, я мог

поздравить себя с победой: старый добрый сэр Макс, почивший было под толстым

слоем   теплого  душевного  ила,  начал  оживать  --  со  всеми  вытекающими

последствиями.  Душевные  муки  я  счел  симптомом  "выздоровления".  Теперь

требовалось довести дело  до конца. Я встал, принял  душ, оделся и  навсегда

покинул  дом, в  котором  мне так  уютно  жилось.  Обстановка здесь явно  не

подходила  для того,  чтобы как  следует  сойти  с ума --  а именно этим я и

собирался заняться.

     Для начала я постановил за правило: ночевать только под открытым небом.

Я был  совершенно  уверен,  что в  Тихом  Городе полно  пустующих домов;  не

сомневался я и в том, что любой из них покажется мне самым уютным жилищем во

Вселенной. Поэтому я принял  простое и жестокое  решение: с этого дня я живу

на  улице.  Минимум комфорта.  Сэр  Макс,  первый бездомный  бродяга за  всю

историю существования Тихого Города. Юродивый, одержимый,  безумный, грязный

и отвратительный. Именно то, что требуется!

     Несколько десятков глотков  синих  сумерек спустя (лишившись привычного

образа жизни, я  окончательно утратил  способность хоть как-то отмерять  ход

времени) я выглядел  так, что ни  один  из завсегдатаев "Салона" не  смог бы

меня  узнать: всклокоченные волосы, отросшая  борода,  грязный измятый плащ,

который служил мне то  простыней, то  одеялом -- в  зависимости от того, что

было  нужнее. Я очень быстро осунулся: кормили-то здесь, конечно, бесплатно,

однако  аппетит у меня пропал; к  тому же  все меньше  находилось владельцев

кафе,  готовых  пустить  меня  в свое  заведение.  Когда  со  мной  пытались

заговорить,  я  бессвязно  мычал,  поскольку  отлично знал,  что  задушевная

болтовня --  моя  ахиллесова  пята, самое слабое место:  хороший  собеседник

вполне  мог  бы уговорить  меня  умыться, пообедать,  переодеться,  да еще и

поселиться в пустующем домике по соседству -- нет уж!

     Иногда становилось  совсем невмоготу.  В эти черные  дни  безумие  было

сильнее меня, мрак застилал мне глаза. Полуслепой и отчаявшийся, я бродил по

улицам,  пугая своими  хриплыми стонами привыкших к спокойному существованию

прохожих.  Время останавливалось, я  почти физически ощущал, что  отмеряющие

его песочные часы (согласно теории Менина именно так я и  должен  был видеть

время) забились и количество песка в обеих чашах остается неизменным. Густая

ядовитая  кровь пульсировала  в  моих висках,  насыщая тело  безумием вместо

кислорода.  В такие мгновения тоска по  мозаичным мостовым Ехо, серым глазам

Меламори и дружеским пирушкам тайных сыщиков казалась мне благом,  поскольку

я  узнал, что есть куда худшая боль: смутные  воспоминания живого мертвеца о

времени, когда он был просто живым...

     Но из этих схваток я всегда выходил победителем. Несмотря ни на что,  я

оказался живуч как драная  кошка  -- согласно замыслу сэра Джуффина, который

предусмотрительно создал меня неуязвимым. Что ж, стоило довести тело и разум

до  столь плачевного  состояния,  чтобы  узнать наконец сокрушительную  силу

собственного духа. В жизни каждого бывают моменты, когда следует броситься в

пропасть, чтобы наконец убедиться в том, что всегда умел летать...

     Так  я и жил, то балансируя над пропастью безумия, то погружаясь туда с

головой. Я решил стать настоящим городским сумасшедшим, и я стал им:  то  ли

укус  Сэ-мюэля  подействовал,  то ли следовало  отдать  должное  собственным

талантам  в  этой области  --  не  знаю  и  знать не  хочу.  Главное, что  я

осуществил задуманное. Я быстро сделался  единственным изгоем Тихого Города,

своего  рода   местной  достопримечательностью;   своим   видом  я  отравлял

беззаботное существование великому  множеству  славных  людей.  Однако этого

было  явно  недостаточно для  того,  чтобы  оказаться первым  изгнанником за

историю существования  этого  райского  уголка.  В  моем  плане  чего-то  не

хватало. Оставалось понять, чего именно.

     И однажды  меня  осенило.  Я  проснулся  на чьем-то  заднем  дворе, где

довольно сносно выспался, зарывшись в  свежескошенную траву,  и едва сдержал

желание  завопить:  "Эврика!"  Идея   была  проста   и  легко   осуществима;

разумеется,  у  меня  не  было никаких  гарантий,  что я  копаю в правильном

направлении,  но попробовать стоило.  В конце  концов, надо же  чем-то  себя

занять!

     С этого  момента  я  начал  поносить Тихий Город. Я бродил  по улицам и

ругал  его  вслух,  умолкая  лишь  тогда, когда  сон  сваливал меня  с  ног.

"Мерзкий,  дрянной, задрипанный городишко! -- с  энтузиазмом восклицал я. --

Вонючее  болото! Самое поганое место во Вселенной!  Уродство!  Архитектурное

недоразумение! Свинарник!"

     С  какой  стати  я  поднял  такой гвалт? Да  просто вспомнил, как Альфа

говорила мне, будто Тихий Город помешан на любви.  Я верил ей: Альфа умница,

она  не может ошибаться! А если этот городишко действительно жаждет любви --

значит, тип вроде меня для  него  --  кость  в  горле.  Рано или  поздно  он

непременно захочет от  меня избавиться.  И  поскольку я сам  хочу в точности

того же -- дело в шляпе!

     Конечно,  я  здорово  рисковал: вполне могло  статься,  что Тихий Город

предпочтет убить меня, а не отпустить. В таком случае некому будет тосковать

о  мозаичных  мостовых  Ехо  и затея  сэра  Джуффина Халли  и его загадочных

"старших товарищей"  пойдет  прахом,  но... Я  уже  давно решил, что  никому

ничего не должен. Вообще  никому, в  том числе и Джуффину. Он придумал меня?

Вот  и славно. Но раз  уж он придумал меня таким, каков я есть, -- пусть сам

все и расхлебывает. О да, я был по-настоящему безумен в те дни, но порой мне

кажется, что никогда еще я не мыслил так ясно -- ни до, ни после.

     И однажды (я как  раз рьигея в помойном  ведре у  входа в ресторан  под

гордой вывеской "Золотой гусь",  откуда  меня только что  вежливо  попросили

убраться,  и громогласно  заявлял, что только в таком дурацком городке может

существовать  поганая  забегаловка со  столь идиотским названием), я услышал

голос.  Он  звучал  не откуда-то сверху,  откуда обычно льется  глас Божий в

мультфильмах, снятых по мотивам библейских сюжетов, а из-под земли.

     --  Почему ты так ненавидишь меня? -- Голос звучал скорее обиженно, чем

угрожающе,  и мое сердце  сжалось в  сладкий комок, предчувствуя  свободу  и

"сбычу мечт" по полной программе.

     -- Потому что ты самый дрянной,  мерзкий, паршивый, дурацкий, уродливый

городишко во Вселенной! -- бодро отрапортовал я.

     -- Разве я не заботился о  тебе? -- печально  спросил голос. -- Разве я

не устроил твою  жизнь наилучшим образом? Разве я не предоставил  тебе самое

уютное из жилищ? Разве я отказывал тебе в пище? Разве я не наполнил твой дом

самыми лучшими книгами? Разве не окружил друзьями и даже почитателями?

     -- Ты поселил  меня в поганом свинарнике, раскормил как свинью, и жизнь

моя  здесь была  сплошным непрерывным свинством. Ты -- не  город, а  вонючее

болото,  в  котором  копошатся  сытые   свиньи,  --  парировал  я.   И   для

убедительности добавил: -- Меня тошнит от твоего слабоумного бормотания даже

больше, чем от твоей паршивой жрачки!

     Таким образом  мы препирались еще  четверть часа. Тихий Город гнул свою

линию,  я  --  свою. В отличие  от  таинственного  голоса,  я  не  брезговал

нецензурной бранью; когда же мне требовалась  передышка (ибо любой словарный

запас может иссякнуть), я демонстративно плевал себе под  ноги и старательно

воспроизводил звуки, которые издает блюющий  человек. Я так увлекся, что  не

сразу  заметил  надвигающиеся  перемены. В  городе  поднимался  ветер. Синие

сумерки сгустились до полной, непроницаемой тьмы. Ветер усиливался. Я понял,

что эта стихия  пришла  по  мою душу, и  торжествующе рассмеялся:  будь  что

будет,  а своего  я добился! Я победил. Возможно, это была первая  настоящая

победа в моей жизни. Какую бы цену ни пришлось заплатить -- оно того стоило!

     Платить,  впрочем, не пришлось  --  по крайней мере, моя жизнь осталась

при  мне,  а  больше  ничего  и  не  требовалось.  Когда тьма  рассеялась, я

обнаружил, что лежу в постели, укрывшись чуть ли не  дюжиной одеял, зубы мои

лихорадочно  стучат, тело  пылает, а  разум  в  смятении вцепился  в  первую

попавшуюся словесную  конструкцию: "вечность -- это безумие, а время подобно

воле, которая способна его обуздать".

     Кое-как  приведя мысли в порядок, я осторожно  огляделся по сторонам, а

оглядевшись, увидел,  что  нахожусь  в маленькой светлой  комнате  с большим

окном, в котором плескалось предзакатное небо. Голые светлые стены, лазурный

потолок  и  янтарно-желтое  ковровое  покрытие позволяли надеяться,  что это

жилье принадлежит мне  и  никому больше: слишком уж все это  соответствовало

моим представлениям об  идеальном интерьере! Судя по всему,  я был  серьезно

болен, но  это меня  не  пугало: справляться с болезнями я научился довольно

давно -- как говаривал сэр Джуф-фин Халли, "это же азы!"

     Несколько  дней  я провел, так сказать,  "по ту  сторону добра  и зла",

однако в  конце концов мне удалось привести себя в порядок. Справился я и  с

памятью,  которая,  воспользовавшись  моей  телесной  слабостью,  попыталась

спрятать  подальше   события  последних  лет,  и  с  предательским  разумом,

возомнившим,   будто  может  заставить  меня  поверить,  что  Ехо,  Кеттари,

Магахон-ский лес, болота  Гугланда,  равнины Пустых  Земель, Темная  Сторона

Мира и  ее  таинственная  Изнанка, пески Красной  пустыни  Хмиро  и мостовые

Черхавлы,  высокие стены  Харумбы и сумерки Тихого  Города  были всего  лишь

галлюцинациями  тяжело больного человека. Но эта ловушка не сработала: я уже

давно научился знать правду вместо того, чтобы смутно о ней догадываться...

     Так что я вытащил свои воспоминания на поверхность, заботливо перебрал,

отряхнул  от  пыли  и разметил на виду: забывать я  не собирался ничего. Мне

было  необходимо помнить все до малейших деталей, поскольку с  того момента,

как я окончательно убедился, что судьба занесла меня в Мир,  который по воле

Джуффина  я должен был  считать своей родиной, у  меня появился  грандиозный

план по  спасению  Мира.  Господину  Почтеннейшему  Начальнику Тайного Сыска

такое и в страшном сне не могло привидеться!